Вечера на кладбище. Оригинальные повести из рассказов могильщика. Сергей Любецкий
шейку с самоцветным запоном посередине, всё это нравилось ей, – дитяте, всё это шло к ней, к её бело-розовому личику. И разрядясь, распушась, бывало, как пава, торжественно шла она с матушкою к обедне и заранивала там искры ртутных глазок своих не только в сердца молоденьких, гладкоголовых купчиков-козельчиков, но и в степенные маятники жизни пожилых вдовцов, богатых откупщиков: сальников, мыльников и прочих тому подобных густобородых рыцарей аршина и пудовика. Многие завидливо и ненасытно поглядывали на пригоженькую купеческую дочку, вместе и на богатую наследницу; к тому же они смотрели на нее только по праздникам, но угощали её и любезничали с нею в прямом смысле будничными нежностями, а именно: молодцы забегали пред нею вперёд при возвращении её из церкви и подкидывали ей под ноги какой-нибудь чувствительный конфетный билетец, – напр.:
Лучше св море утопиться,
Чем в несклонную влюбиться!
Или:
С тобой и без людей я прожил бы на свете:
Тебя одну имея лишь в предмете.
И сердечки их стукались, как косточки на счётах при обсчитывании покупателя, и кисточки на гладко вылакированных сапогах их тряслись в поспешной ретираде. Вдовцы же, глядя на неё, только хмурились, как Бореи, щупали карманы свои и тёрли лбы.
Надобно заметить, что просвещение наше до 1812 года простиралось на весь купеческий род очень не широко: те из купчиков, которые доставали прочитывать Письмовник Курганова, или Секрет быть здоровым и долговечным, или Верное средство истреблять клопов, тараканов и проч., почитались между братиею своею за образованных; a те, которые в третий раз уже перечитывали: Таинство черной башни и Гробницу соч. Г-жи Радклиф, имели уже мысленный патент и претензию на учёнейших людей и отличались от невежд тем, что не публично, а в уголке где-нибудь пили свой сбитень, или жевали мягкий сгибень[3]. Из тех же, кто грамоту знал вкривь и вкось, или из тех, кто читал на скамейке у мучной лавки только Святцы да Псалтырь, были и гонители и чтители ученых, т. е. иные слушали многословные рассказы до того, что у них отпадала нижняя челюсть от верхней в восторге, а иные даже презирали их, называя подобных людей: мотами, гуляками и фармазонами, что натолковали им отцы их, незатейливые степняки[4]. Впрочем и в самом деле случалось, что молодые торговцы предавались влечению обольстительного рассказа книги или языка., получали новую пищу и развитие понятиям своим, забывали о лавках и о товарах, мечтая только о волшебном дворце с его хрустальными кроватями. И девицы, дочки купеческие, не по-нынешнему еще рядились и образовывались: в шляпки не убирались и куклы их; не танцмейстеры выкидывали пред ними pas de Zephire[5], а дворовая челядь, о святках нарядившись в вывороченные тулупы, под балалайку толклась пред молодицами, как волки в тенетах, потешая их всякими телодвижениями, не цензурованными модным
Сгибень – пирог с фаршем, лепешка, загнутая надвое.
Степняк – а/; м. см. тж. степнячка, степнячок 1) Уроженец, житель степи, степных селений. Мои родители степняки.
Воздушные па