Прекрасная, как река. Мелисса Перрон

      Моим дочерям…

      Вы когда-нибудь выступали с речью на похоронах?

      Множество заплаканных глаз уставились на меня, ожидая, что я сломаюсь. Словно выискивали во мне слабые места: дрогнет ли голос, станет ли слово поперек горла… Никому бы не пожелала оказаться на моем месте, особенно учитывая, что́ мне предстояло произнести.

      Я прокашлялась и дважды постучала по микрофону. Воцарилась полная тишина. Битком набитая церковь вмиг онемела. Мое молчание слегка затянулось, напряжение нарастало, и Фридрих, сидевший в первом ряду, бросил на меня красноречивый взгляд, давая понять, что пора бы мне заговорить.

      – Спасибо, что пришли проститься с моей мамой. Перед смертью Брижит попросила меня кое-что вам передать.

      Я сделала паузу и посмотрела на распятие, висевшее на стене. Немного поколебавшись, я решила, что мама заслуживала, чтобы ее последняя воля была исполнена.

      – Она попросила сказать вам: катитесь к черту.

      Последние слова Брижит

      Когда мама объявила нам с Этьеном, что решила продать семейный дом и переехать в Сент-Огюст-сюр-Мер, меня это разозлило. У меня в голове сложный пазл, где каждый занимает свое место. Если какие-то фрагменты перемещаются, я встаю на дыбы.

      19 мая 2017 года мы втроем сидели в гостиной и паковали коробки.

      – Вы же знаете, как я вас люблю!

      Этьен поспешил ответить, что это взаимно. А у меня был только один вопрос:

      – Почему так далеко?

      – Я тебе уже говорила, Фабьена: жизнь так распорядилась.

      – Жизнь никогда не играла со мной в агента по недвижимости.

      – Это потому, что ты недостаточно открыта. Тебе не хватает гибкости.

      Этьен украдкой швырнул в меня скотчем, взглядом призывая не отвечать на мамины слова. Конечно, это был не лучший момент, чтобы проявлять характер, но я наконец-то получила шанс поговорить о том, что мы упорно старались не замечать при каждой встрече.

      – Вообще-то я аутистка.

      Мама вздохнула.

      – Слушай, как там правильно? Ты говорила, у тебя синдром Аспергера. Вот видишь, если бы в прошлом году ты прислушалась к моим словам, то не попала бы в эту клинику. Там диагнозы навешивают, как бирки на одежду. Где это видано – ставить такой диагноз тридцатишестилетней женщине? Мы с твоим отцом уже давно заметили бы, если бы с тобой было что-то не так.

      – А, понятно… Не хочешь признавать, что это ваше упущение?

      – Посмотри на себя, Фабьена! Ты с нами разговариваешь, смотришь нам в глаза, шутишь. Что не так? Тебе самой не надоело искать проблемы там, где их нет?

      – Мама, какого цвета твои дни недели? Мои – белого, персикового, индиго, бирюзового, черного, серого и красного. А еще в моей голове все четыре времени года следуют друг за другом гуськом, а с апреля начинают подниматься по склону. Все дни с понедельника по воскресенье едут в вагонах, и я смотрю на них слева направо. Ты не помнишь, что в моей комнате четверо настенных часов, потому что я помешана на цифрах? Не помнишь, что я полжизни провела зажав уши руками, из-за того что звуки казались мне слишком громкими? И как первые десять лет не желала есть ничего, кроме макарон с ломтиком желтого сыра? Ты и вправду не поняла, что я не такая, как вы все?

      Пока я это говорила, мама смотрела на Этьена, но я все равно продолжила.

      – Показать тебе заключение комиссии? Ты будешь все отрицать, как и семь лет назад, когда я была в депрессии, но знаешь что? Это расстройство часто сопутствует аутизму! Мне осточертело пытаться влезть в ваши рамки, чтобы вы меня приняли. Мне осточертело жить с этой скрытой инвалидностью. Я не просто существую: теперь я живу! Все эти тридцать шесть лет я притворялась, и ты же не станешь винить меня в том, что наконец я стала собой?

      Она закатила глаза.

      – Ладно, Фабьена. Давай для начала договоримся, что в каком-то смысле все мы немного аутисты.

      Я вскочила на ноги и вышла из комнаты, отбросив в сторону моток скотча.

      – У вас между ног не жжет? Ведь у всех нас тоже в каком-то смысле немного гонорея!

      Оказавшись на улице, я села на бордюр. Двадцать минут спустя ко мне подошел Этьен.

      – Не надо было с ней так, день и без того не из легких.

      – Как «так»?