Игра ненависти и лжи. Л. Дж. Эндрюс
Будто мы с ним уже пересекались, но мне не удавалось вытянуть воспоминание из дымки.
– Это вот интересная вещица, герр Хоб, – сказал первый покупатель, оборачиваясь.
Мое сердце подпрыгнуло, и я тут же с уважением склонил голову.
– Лорд Штром. Я вас не узнал.
Йенс Штром был благонадежным аристократом. Его скулы покрывали руны, а по центру черепа спускался плотный гребень тонко переплетенных косичек.
Многие не понимали, почему Дом Штромов оставался на столь хорошем счету у Черного Дворца.
Мне казалось несправедливым отмахиваться от такой силы, как Дом Штромов, лишь потому, что старший сын родился с гнильцой. Йенс оставался верным, пусть даже его сын, Хаген, стал причиной всего этого столкновения на маскараде. По правде говоря, именно Йенс выдал имя своего сына, признался, что его дочь убили, и потребовал, чтобы Хагена привлекли к ответственности.
Его глаза просияли при виде меня.
– Кейз, какой приятный сюрприз – встретить тебя здесь.
Торгаш фыркнул, как будто что-то знал, но умолк, когда Йенс бросил на него быстрый взгляд.
Странно, чтобы такой аристократ, как Йенс, обращался по имени к слуге, альверу или нет, но с ночи Маск ав Аска я не мог припомнить хоть раз, чтобы Йенс Штром называл меня по-другому.
– Вот ты где, – рядом со мной возник Лука. – Я планировал показать тебе эту тележку, а ты ее уже и сам нашел.
– Да. Я уж почти собрался закрываться, потому что ожидал, что дела пойдут побойчее несколько пораньше, – чуть едко сказал торговец.
Лука усмехнулся.
– Ну тогда я рад, что вы проявили терпение, герр Хоб. О, лорд Штром… – Лука умолк, широко раскрыв глаза, словно появление Йенса Штрома повергло его в шок. Странно. Они достаточно часто общались на заседаниях совета в Черном Дворце.
Йенс Штром занимал высокий пост, но такой, о котором люди не знали. Он был Мастером Церемоний на Маск ав Аска.
Я знал это только потому, что… ну я не знал почему, но знал.
– Что привело вас на торговую площадь? – спросил Лука.
– Дела, – ответил Йенс. – Отчасти, может, любопытство. Я как раз говорил Хобу, что эти вот изделия меня заинтриговали.
Йенс поднял два парных ожерелья, на каждом – деревянная подвеска. Одна изображала грубо вырезанную птицу. Может, во́рона. Вторая – потрепанный розовый бутон. Края одних лепестков были обколоты, других – гладкие. Едва ли работа мастера, и как-то в голове не укладывалось, почему Йенс нашел эти подвески интересными, но при этом я тоже не мог отвести взгляд.
– О да. Они уникальны, – Хоб прочистил горло. Его слова звучали слишком монотонно. Почти как заученные, и я ему не поверил. – Каждый существует в единственном экземпляре. Ручная работа. Ворон богов и горная роза.
Йенс выпустил из рук подвеску-розу и присмотрелся к ворону.
Мой взгляд проследил за розой. Ее вид всколыхнул горячую вспышку страсти глубоко в моей груди. Пекло. Я никогда ничего сильнее не хотел. Просто прикоснуться к ней, рассмотреть