Бальзам Авиценны. Василий Веденеев
Однако комендант и хорунжий в один голос твердили, что, несмотря на грабежи и междоусобицу, киргизцы – люди хорошие, приветливые, даже смирные. Вот и разберись тут.
– Ну а ты? – Денисов обернулся к капитану. – Женат?
– Вдовец, – глухо ответил Федор Андреевич. – И месяца не прожили. Простудилась и в одночасье сгорела.
– Царствие небесное. – Казак небрежно сотворил крестное знамение. – Детишков, стало быть, не осталось? Родни то есть?
– Родители, брат младший, сестра.
– Ну и слава богу, – кивнул Матвей Иванович. Некоторое время ехали молча. Свежие лошади бежали бодро. Казаки перестали играть песни, сбились плотнее, выслали вперед и по сторонам разъезды, рыскавшие по степи и осматривавшие ее с курганов. Солдаты натянули тент над повозкой, так как солнышко припекало все сильнее. Остро запахло травой и терпким конским потом. Над степью повисла легкая дымка испарений, а небо на востоке стало пыльно-серым, обещая удушливую жару.
– Чего опасался Тученков? – Фон Требин привстал на стременах и огляделся. – Тут и следа человека не найти.
– Раз на раз не приходится, – усмехнулся хорунжий.
– Шалят? – оживился Николай Эрнестович.
– Бывает, – лениво согласился Матвей Иванович.
А вокруг лежала степь без конца и без края, то плоская, как стол, то покрытая неровными складками курганов и балок. И тянулись по ней под палящим солнцем почти три десятка людей с одной повозкой и вьючными лошадьми. Мерный стук копыт, монотонное покачивание в седлах, надоедливый скрип колес: Епифанов и Рогожин уже несколько раз смазывали втулки дегтем, но колеса упрямо скрипели, будто задались целью вымотать людям нервы, и без того взвинченные нескончаемой жарой.
И еще сильно досаждала пыль – казалось, она была везде: оседала на одежде, оружии, шкуре коней, ложилась на щеки и волосы, скрипела мельчайшими песчинками на зубах, забивалась в ноздри. Всадники, лошади и даже повозка вскоре стали похожи на серых призраков, неведомо откуда появившихся в степи и тенями скользивших неведомо куда. Федор Андреевич понял, почему казаки укрывались похожими на бурки хламидами из верблюжьей шерсти и возили ружья в чехлах. Его собственная одежда, такая привычная и сидевшая как влитая, казалась ему теперь тяжелой, душной и страшно неудобной. Он позавидовал станичникам, вольно чувствовавшим себя в чекменях и шароварах.
Самое лютое пекло пережидали в заросших кустарником балках. Обед, короткий отдых и чуть спадет жара – снова в седла. И опять вокруг степь, степь… Ночевка, подъем задолго до рассвета и – дорога, пыль, жара, спекшиеся в ком губы. Так прошло несколько дней…
Однажды, ближе к полудню, когда уже начали подыскивать подходящее место для дневки, дозорные вдруг подали сигнал тревоги. Разморенные жарой, дремавшие в седлах казаки разом стряхнули сонную одурь и подтянулись. Они ловко выдернули из чехлов ружья и проверили, легко ли выходят из ножен клинки. Глядя на них, забеспокоились Епифанов и Рогожин.
Вскоре