Театр абсурдных теней. Илья Евгеньевич Беляев
часов ночи. Когда Дунаев пришёл домой, не раздеваясь, лёг спать. Он ворочался не долго, в его голове не было никаких мыслей. Наконец он заснул.
Андрей Валентинович проснулся в белой комнате, в белых одеждах. Играла приглушённая оркестровая музыка. Дунаев шёл на неё. Впереди он увидел оркестр. Подходя всё ближе и ближе, музыка становилась громче и страшней. На глазах Андрея Валентиновича этот оркестр начал распадаться на части тел и внутренние органы. Под ногами Дунаева образовалась лужа крови, и из неё вылез труп Щекотуна с пустыми глазницами и отмороженными частями тела. Хрипевшими звуками из его потрескавшихся окровавленных уст выходили обрывки слов:
– Ты убийца… опасный… для общества и детей… псих!
Из этой ямы начали выпрыгивать части тел и, собравшись в едино, образовали тело участкового. Из его рта и пустых глазниц начали выползать чёрные мыши с налитыми кровью глазами. Булькающими звуками слышались обрывки слов:
– Больной психопат… убийца!
Обернувшись, Андрей Валентинович увидел, как он идёт в школу и кромсает всех тех, кто стоит у него на пути. Под его ногами пропал пол и он начал падать, он вопил от страха он кричал:
– Я не такой! Я не хотел!
Андрей Валентинович упал на кровать. Вокруг него пылал кровавый огонь, но рядом был колодец Дунаев туда и прыгнул, но там была не вода, а кровь, смешанная со слезами. Наступила темнота.
Андрей Валентинович вскочил от ужаса, он был весь мокрый. В его голове снова путались мысли. Он потерялся абсолютно. Его мысли передать не возможно, возможно лишь сказать какие в нём преобладали эмоции. Это были грусть и злоба. Грусть превозмогала в нём из-за безнадёжности существования, от безвыходности в этой ситуации и от неизбежности того конца, которого учитель совершенно не ждал. А злоба была у Дунаева к самому себе.
«Зачем, – думал учитель, – я захотел прогуляться в тот день? Лучше бы я сидел, как обычно дома. Какой бес попутал меня на эту прогулку? И даже не дожил до пенсии! Что делать, я не знаю. Знаю только, что я опасен. Да опасен! Какова вероятность того, что я больше никого не убью? Ой! Как мне больно! Я совершил большие грехи. Что теперь делать? Только… конец… правильный конец».
Он пошёл к рабочему столу, достал лист бумаги, начал писать письмо. Иногда он прекращал и несколько минут сидел и смотрел через окно просто вдаль. Андрей Валентинович много раз вставал из-за стола и прохаживался по комнате. Через полчаса его «исповедь» была написана.
«Любовь Фёдоровна, я Андрей Валентинович хочу во всём признаться. Вы для меня один из близких людей. Пускай в молодости у нас с вами ничего не сложилось, но на всё в нашей жизни воля божья. Все мы рабы божьи, у каждого своя судьба. На каждого у Бога свои планы. Любовь Фёдоровна, я пишу вам потому, что доверяю и уважаю вас. Мы с вами были вместе с самого открытия школы. Я не буду этого всего пересказывать, что было уже не вернуть, да и вы всё это знаете.
Когда я вчера был в школе, вы могли заметить, что тогда я был расстроен и потерян.