Демоническая женщина. Надежда Тэффи
быть… она полюбила меня…
– Тайна!
Концерт
Начинающий поэт Николай Котомко сильно волновался: первый раз в жизни он был приглашен участвовать в благотворительном концерте. Дело, положим, не обошлось без протекции: концерт устраивало общество охранения аптекарских учеников от никотина, а Котомко жил в комнате у вдовы Марухиной, хорошо знавшей двух помощников провизора.
Словом, были нажаты какие-то пружины, дернуты соответствующие нити, и вот юный, только что приехавший из провинции Котомко получил возможность показать столичной публике свое задумчивое лицо.
Пришедший приглашать его мрачный бородач нагнал страху немало.
– Концерт у нас будет, понимаете ли, блестящий. Выдающиеся таланты частных театров и пять – три звездочек. Понимаете, что это значит? Надеюсь, и вы нам окажете честь, тем более что и цель такая симпатичная!
Котомко обещал оказать честь и вплоть до концерта – ровно три недели – не знал себе покоя. Целые дни стоял он перед зеркалом, декламируя свои стихотворения. Охрип, похудел и почернел. По ночам спал плохо. Снилось, что стоит на эстраде, а стихи забыл, и будто публика кричит: «Бейте его, длинноносого!»
Просыпался в холодном поту, зажигал лампочку и снова зубрил.
Бородач заехал еще раз и сказал, что полиция разрешила Котомко прочесть два стихотворения:
Когда, весь погружаясь в мечтанья,
Юный корпус склоню я к тебе…
И второе:
Скажи, зачем с подобною тоскою,
С болезнью я гляжу порою на тебя…
Бородач обещал прислать карету, благодарил и просил не обмануть.
– А пуб-блики м-много будет? – заикаясь, прошептал Котомко.
– Почти все билеты распроданы.
В день концерта бледный и ослабевший поэт, чтобы как-нибудь не опоздать, с утра завился у парикмахера и съел два десятка сырых яиц, чтобы лучше звучал голос.
Вдова Марухина, особа бывалая, понимавшая кое-что в концертах, часто заглядывала к нему в комнату и давала советы:
– Часы не надели?
– У меня н-нет часов! – стучал зубами Котомко.
– И не надо! Часов никогда артисты к концерту не надевают. Публика начнет вас качать, часы выскочат и разобьются. Руки напудрили? Непременно надо. У меня жила одна артистка, так она даже плечи пудрила. Вам, пожалуй, плечи-то и не надо. Не видно под сюртуком. А впрочем, если хотите, я вам дам пудры. С удовольствием. И вот еще совет: непременно улыбайтесь! Иначе публика очень скверно вас примет! Уж вот увидите!
Котомко слушал и холодел.
В пять часов, уже совершенно одетый, он сидел, растопыря напудренные руки, и шептал дрожащими губами:
Скажи, зачем с подобною тоскою…
В голове у него было пусто, в ушах звенело, в сердце тошнило.
«Зачем я все это затеял! – тосковал он. – Жил покойно… «с болезнью я гляжу»… жил покойно… нет, непременно подавай сюда славу… «с болезнью я порой»… Вот тебе и слава! «Юный корпус склоню я»… Опять не оттуда…»
Ждать