Шлемазл. Доктор Нонна
помине.
Над семьей витал своеобразный рок – в ней рождались исключительно девочки, а мужчины, так называемые отцы, практически не задерживались.
Стоял конец сентября – промозглая сырость, желтые листья… Осень для Вильнюса в тот год была необычайно ранней.
Забирать новорожденного и маму Зинку пришла только бабушка Фаина. Она немного припоздала и встретила дочь на ступенях роддома.
– Давай его сюда! – грозно прикрикнула Фаина.
Забрав сверток из старенького одеяла, она откинула треугольник ажурного конверта и с тревожным любопытством взглянула вовнутрь, после чего радостно улыбнулась.
– Он таки шлемазл.
Фаине, стареющей и совсем не молодящейся женщине, давно миновало пятьдесят лет. Любая подруга-злопыхательница могла бы сказать, что Фаина тянет на все шестьдесят, но так как она ни с кем близко не общалась, расстраивать ее было некому.
Зинку Фаина родила случайно.
Вильнюсская швейная фабрика, где она тогда работала, шила пестрые дешевые платьица для всего Советского Союза. Фаина твердой рукой вставляла детали кроя в «оверлок» и стойко терпела подавляющий шум сорока швейных машин, расположенных в одном помещении. А куда деваться? Высшего образования она не получила, сама росла в семье матери-одиночки и большую часть маминой пенсии и своей зарплаты тратила на лекарства для родительницы-сердечницы, пока та была жива.
К тридцати двум годам Фаина смирилась с тем, что помрет в девках.
И тут приключился не то очень смешной, не то совсем невеселый случай.
На фабрике всегда широко отмечали праздники. Чего ж не отметить, если за счет профкома? А уж спраздновать Новый год все бабоньки старались так, чтобы не было мучительно больно первого января вспоминать оставленную закуску и недопитую водку.
Выпили в цехе от души, и главный технолог Борис Иванович, единственный мужчина на производстве, по пьяной лавочке вспомнил, что имеется неокученная им машинистка-мотористка – Фаина. Девушка, конечно, не первой свежести и с лица не Мэрилин Монро, но нужно оправдать звание самого сексуального мужчины фабрики, собрать свое мужское мужество в кулак и осчастливить бедную Фаинку.
Прямо на тюках новой ткани, еще пахнущих машинным маслом, излил он свою сперму в лоно Фаины – передовика швейного производства.
Больше всего главного технолога удивил тот факт, что швея-мотористка шестого разряда в тридцать с гаком лет была девственницей. Удовольствия от совершенного акта он не получил никакого и даже стало жаль помятую новую ткань, запачканную кровью.
После праздника мелкие угрызения совести терзали Бориса Ивановича недолго и закончились констатацией факта: «Не зря ее называют чокнутой. Если до тридцатника никому не была нужна, значит, и мне без надобности».
Эта мысль полностью освободила его от дальнейшей ответственности, и больше о Фаине он ни разу не вспомнил. Через полгода технолог собрал вещи и уехал в Москву, как потом говорили, «пошел на повышение». Фаина его никогда больше не видела.
Зинка, зачатая в ночь на 1 января 1953 года, родилась здоровой и жизнерадостной.
Всю свою ненависть к мужчинам мама Фаина вложила в воспитание дочери.
В послевоенное время мужчины в стране повсеместно оказались в дефиците, поэтому Зинка росла исключительно среди женщин.
Родственников-мужчин у них не имелось, на фабрике у Фаины работали только девушки или разведенки, а с друзьями не сложилось. Наверное, поэтому уже в двенадцать лет Зинка начала проявлять интерес к мальчикам. Она сама поцеловала одноклассника Женьку, когда тот открыл перед нею тяжелую дверь в школу. Не то чтобы он ей нравился, но очень захотелось пережить запретное ощущение. Ей понравилось.
А потом понеслось-поехало. В восьмом классе, в четырнадцать лет, Зинка узнала, что такое близость с мужчиной. Мужчиной оказался парень на год ее старше. Повезло, что он учился в другой школе, к тому же был литовцем и не отличался особой болтливостью. О том, чтобы не «залететь», думал именно он. Зинка настолько увлекалась «процессом любви», что не сразу приходила в себя после яркого окончания.
Жили Зинка с Фаиной в старом районе Вильнюса в убогой и неухоженной квартире.
Выбитое стекло на кухне заменили фанерой, и не только потому, что денег катастрофически не хватало – так было проще. От женщин не требовалось никаких усилий – ни стекло покупать, ни стекольщика искать, ни за работу ему платить.
На кухне стояла семейная реликвия – эмалированная полукруглая ванна на бронзовых ножках, оставшаяся от богатых литовцев, у которых когда-то была шикарная восьмикомнатная квартира. С приходом советской власти одну квартиру поделили на пять квартирушек, и в самой неказистой из них, однокомнатной, оказалась эта самая ванна.
Фаина принесла с работы, вернее утащила, кусок прорезиненной темно-синей ткани и завесила угол в кухне, отделив ванную. Это был первый и последний опыт улучшения их жилища.
Глава 2
Вся жизнь семьи, как и у большинства