Мы те, которых нет. Максим Шахов
не нужен? Изменились методы и приоритеты?
Вряд ли… Интересно, что со мной сделают, когда я стану не нужен? Не думаю, что Куратор спишет меня, как списали бывшие командиры. В нем есть стержень, который не позволяет предавать своих. Поэтому я и согласился с ним работать. Скорее всего, обо мне просто забудут.
Я взял смартфон, на самом деле являющийся сложным и секретным средством связи.
– Ну, чего ж ты все молчишь? – произнес я.
И, будто откликнувшись, смартфон вздрогнул, на экран высыпали цифры.
Накликал. Как по волшебству.
Я расшифровал информацию. Ну что ж, вспомнили обо мне. Нужен я еще…
Посмотрел на часы. До встречи с Куратором оставалось полтора часа.
Интуиция не подвела.
Когда все трещит по швам, вспоминают о Земляке и его команде.
У Куратора были странные привычки и чудачества. Ответственные встречи он предпочитал назначать не в кабаках и не на конспиративных квартирах. Его, ценителя изящных искусств, тянуло в музеи, выставочные залы.
Вот и сейчас он выбрал Пушкинский музей. Что радовало – на улице жара, а в залах прохлада.
Я неторопливо поднялся по парадной мраморной лестнице, меня обогнала японская делегация – шустрые, быстрые, обвешанные фотоаппаратами.
Теперь в итальянский зал. До встречи оставалось минут пять.
В давние советские времена во многих московских музеях имелись специальные помещения, где сотрудники ОГПУ-НКВД-КГБ из года в год, из десятилетия в десятилетие встречались с источниками информации, как правило, с иностранцами. С той поры много воды утекло. Нет уже этих помещений. А традиции встреч остались.
Зал заполонила делегация американцев, и по мановению руки экскурсовода они послушно и добросовестно, на все заплаченные деньги, пялились на застывшую на веки на постаменте суровую чугунную статую кондотьера Гаттамелата – знаменитого предводителя венецианских наемников. И на фигуру Давида, похожего чем-то на гопника, раздетого для проведения тщательного личного обыска.
Сзади почти неслышно появился Куратор – крепко сколоченный, мужчина лет пятидесяти пяти, похожий на матерого седого бобра, в легких джинсах и рубашке навыпуск. В руке он сжимал потертую барсетку.
– Любуешься? – спросил он.
– Не по себе мне рядом с истуканами.
– С истуканами, – усмехнулся Куратор. – Не сотвори себе кумира… А знаешь, странно получается. Иван Цветаев создавал этот музей как собрание слепков и копий для юношества с целью обучения истории мирового искусства. Тут раньше были только копии. И здесь я всегда пытаюсь понять, что все же важнее – форма объекта, то самое уникальное искривление пространства, создающее гармонию сфер, и тогда копия имеет полное право на существование наравне с оригиналом. Или важна сама вещь – камень, металл, которых касался автор своей гениальной рукой.
– Важнее, конечно, форма.
– Ты быстр в суждениях.
– Сужу по себе. Я сам копия. Того самого капитана ГРУ Сергея