И тут пришла беда. Кожаева Анастасия
же достался длинная свита с отложным воротником и костяными пуговицами.
– Другое дело! – Воскликнул увидевший их Святослав Гневич. – Ну, теперь можно и на пир честной отправляться.
В этот большой, шумный праздник ворота, ограждавшие детинец, были распахнуты настежь, и внутрь пёстрой толпой тянулись люди – от знатных дружинников, сидевших за одним с посадником, до самого последнего нищего. Все сегодня были равны, всем полагалось славное угощение.
Длинные деревянные скамьи тянулись вдоль столов, накрытых кружевными скатертями, на которые каждый ставил небольшое угощение, которое полагалось принести с собой – от краюшки чёрствого хлеба, до жирного жареного вепря, которого с гордостью водрузил в центр сам посадник. Повсюду прыгали и плясали скоморохи, звенели бубны и раздавались весёлые разговоры, крутились вокруг столов кошки с независимым и гордым видом, и прыгали, поглядывая на лакомства, самые разные голодные птицы – от маленьких пугливых воробушков до грозных чёрных ворон. День стоял погожий и солнечный – на ярко – голубом небе не виднелось ни тучки, и солнце золотило пожелтевшие листья деревьев. Неподалёку от ворот на большой ровной поляне сходились добрые молодцы в богатырских гуляниях – боролись на кулаках, хвалились умением мечами, стреляли из луков. Приглядывали за всем этим идолы, искусно вырезанные и расписанные алой краской, выстроившись полукругом неподалёку от шумного человеческого пиршества. После того, как насытятся люди, настанет его время умилостивить богов. Пока же к трапезе никто не приступал – было время для разговоров и песен, танцев и знакомств.
Евсей стоял в отдалении, под сенью оливково – зелёной ели, перекинувшей свои густые лапы через чей – то забор, и пристально наблюдал за молодыми парнями и девушками, лихо отплясывавшими под звуки жалеек и гудков.
Мимо него крадучись прошмыгнул учитель, сперва даже Евсея не заметивший.
– Погоди! – Кинулся тот за ним вслед. – Куда же ты?
Учитель вздрогнул, но обернулся и, встретившись глазами с учеником, расслабил напряжённые плечи.
– Кошель забыл, представляешь? – Пожаловался он Евсею. – У всех на виду возвращаться не хочется – подумают ещё, что я их за воров считаю… А мне без него пусто, словно я руку в доме оставил.
Евсей кивнул. Учитель вдруг подозрительно прищурился.
– А ты чего тут стоишь, а не с остальными?
– Ну его, – буркнул Евсей, – как есть сядут, так и пойду.
Учитель подошёл и мягко приобнял его за плечи.
– Не нужно стесняться, – ласково сказал он, – ты не просто приезжий проповедник, а друг самого посадника, гость на их большом празднике.
– Да не стесняюсь я, – воскликнул Евсей, – просто… Как – никак, всё же языческий праздник. Это грешно.
– Вовсе нет, – с улыбкой покачал головой учитель, – мы же не станем поклоняться их богам. Нет ничего зазорного в том, чтобы в столь прекрасный солнечный день от души повеселиться. Ты же не станешь вести себя распутно? – Учитель