Atom Dust: Что ждет нас на следующий день?. Роберт Андреевич Оболенский
ня. Пролетает над парком, слышит из-за горизонта голос. Он не узнает его – это Леонард Коэн. Но какие его годы! Птица снижается, лавируя в потоке, уходит к озеру, летит к большому дому. И нет уж зрителя и птицы, сознания сплелись в единый ряд. Теперь весь он, это тот дом и бархатисто хриплый голос, что шепча, вызывает чувства – будоражит, и холодом проходит вдоль спины:
«Это был один из тех домов, что так легко, увидев, позабыть: светлый фасад, темная кровля. У гаража машина, белый забор и гордо реет звездно-полосатый флаг. Лужайка перед домом аккуратно прибрана, а вдоль бегущей к крыльцу дорожки, цветут розы, – рассказчик замолкает на мгновенье, а камера спускается с небес и замирает у входной двери. – Казалось бы, идиллия, мечта, – тяжко вздыхая, шепчет Коэн, – Но, встав поближе, замерев, вы различите царящие там споры, те, что так часто разрушают брак».
Резкая смена кадра переносит Грейсона на кухню, где крупный, грузный мужчина за сорок, смотрит пустым взглядом в тарелку с остатками размазанного по ней желтка. Он собран, недвижим, и лишь скула предательски трясется, а рука сжимает пустой стакан. Вдруг что-то в нем меняется, морщины со лба сходят, а на губах – полуулыбка.
«Ты долго шел к этому, Фрэнк. Очень долго, – растягивая последние слова, повторяет он себе в несчетный раз за день. Скрещивает приборы на тарелки, сцепляет пальцы на груди и откидывается на спинку стула, что, словно по команде жалобно скрипит. – Еще немного, и ты прожмешь этого сученка из министерства, – сжав зубы, он цедит каждый слог в уме, – Контракт будет твой, Фрэнки, ведь ты им сердце этими руками вырвешь, но свое возьмешь, а там…»
Он мечтательно закатывает глаза, жадно облизывает губы, представляя себе лодку из каталога «Фишинг Дайджест», ровную гладь озера Тахо и тот внушительных размеров дом, что он приметил еще пару лет назад. Прикрыв глаза, он чуть ли не мурчит от предвкушения. Так счастлив, что и не слышит гомона со второго этажа их дома в пригороде Сакраменто. Но вот в дело вступают барабаны, и истошный, срывающийся на крик, голос жены возвращает его из мира грез. Нещадно бьет об реальность, как ту жирную рыбу, которую он в мыслях только что удил. И теперь в голове у Фрэнка, лишь одно: «Ну, твою мать, что опять-то стряслось?»
– Филипп, немедленно открой дверь! – в ответ детский крик, – Не вынуждай меня открывать её силой, иначе…
Цепляясь за поручень, как за спасательный круг, Фрэнк медленно поднимается по лестнице. Внутри него все клокочет, воспоминания из прошлого – жена ведет себя так же, как когда-то его мать.
– Сегодня, ну почему именно сегодня, твою мать, – бормочет он под нос, преодолевая последнюю ступень, видит барабанящую в дверь детской жену, ловит себя на мысли, что с возрастом она изменилась, и вновь задается вопросом: "Ну почему черлидерши с возрастом манерами и телом все более походят на футболистов – долбаных парней из защиты? – он смотрит на нее и вновь шепчет: – Что с тобой стало, добавь кепку, да усы, и ты будешь вылитый Энди Рид [1].
[1] Эндрю Уолтер Рид – в прошлом известный тренер по американскому футболу, трижды приводил команду «Канзас Сити» к взятию Суперкубка. Член зала славы НФЛ. Иными словами, его достижения так же велики, как и его талия размера четыре икс эль.
– Последний раз повторяю, Филлип! Сделай музыку тиши, открывай дверь и натягивай на себя эту чертову форму, а то две недели без сетевых сервисов тебе обеспеченны, – кричит она и, словно в подтверждение угрозам, топает ногой.
От этой картины у Фрэнка по спине холод, он вызывает проекцию календаря на умном браслете и, делая вид, что печатает, подходит к ней с невозмутимым видом.
– Какие-то проблемы, дорогая? – он монолит, невозмутим, как Сфинкс из долины Нила.
– А сам не видишь? – она безуспешно дернула ручку двери несколько раз к ряду. Убрала выбившуюся прядь со лба, взглянула на мужа исподлобья и добавила: – Не хочет надевать школьную форму, это все ты его разбаловал.
– Ага, – спокойно отвечает Фрэнк, а внутри него клокочет жерло вулкана: «Как же ты затрахала меня, тупая ты сука! Сплошные истерики, жалобы, когда-нибудь я сброшу тебя вместе с твоим сраным Кадиллаком Куп Девиль прямо в самый глубокий каньон, да хоть в тот же Великий и, поверь, это будет великий день!»
– Фрэнк, Фрэнк!? – щелкает она пальцами у его носа, – Ты все еще тут? А то мне показалось, ты куда-то улетел!
– Значит, форму одевать не хочет, ладно, – вздыхает отец семейства, и вальяжно стучит в сыновью дверь, – Эй, чемпион, это твой большой папочка, – ухмыляется Фрэнк, смотрит на жену, что топчет пол, как бык копытом землю, и упирает загорелые руки в бока. «Да, если так и дальше пойдет, то после рождения второго она тебя и прирежет», – мысленно комментирует он стойку жены, оттого убирает маску вальяжности подальше. В лице становится серьезным, касанием сбрасывает проекцию календаря с браслета прочь и твердой рукой стучит в дверь, – Что у вас тут стряслось, чемпион, рассказывай?
– Мама обещала, что я могу одеть джинсы в школу.
– Ну, так в чем проблема?
– Теперь она заставляет одеть форму.
– Ага, – качает