Зарисовки. Владимир Юрьевич Василенко
в висках лелея кровь
и в сердце нечет,
в сени неодолимых слов
промерять вечер.
Прохладой с главною равна,
порой светлея
дыханьем вод, еще одна
стоит аллея.
Не поднимая головы,
нездешне в чем-то,
по сумраку идете Вы
блестящим челном.
Вот так и жизнь идти должна –
великой странной.
Как в мрачном светлая волна.
Как время с Анной.
На закате
В глазах, исполненных
слюдой очарованья,
как выпукло даны
предметы умиранья:
кустами на куски
изрезан огнь светила,
а облака – реки
болото поглотило.
И не был молодым,
и утоленным не был –
всё здесь, меж голубым
и погруженным небом.
К призывам «дальше!» глух
момент преображенья –
вовне беснуйся, дух,
дух саморазрушенья.
Но тянет глаз простор,
«в грядущем – жизнь без краю»,
и оживляя взор,
во взоре я теряю.
Но есть, есть свой эдем
в движенье этом сиром.
Что делать мне со всем
невыносимым миром!
Светила ровный дым
толпой идет со сходен.
Со слайдом золотым
хрусталик, ты свободен.
6 декабря 1791 года
Метель в сердцах, а солнце в небесах –
все, что два века могут нам доверить.
Скажи нам, Моцарт, на каких весах
сей груз измерить?
Там, в часовне, свет
необъяснимых, редких происшествий,
там в спутниках нужды как будто нет,
к растущему смятению вошедших.
Все кажется: напротив возлежит
в пустом соборе смолкнувшее тело
не потому, что это надлежит –
так что-то там, под сводом, захотело.
Все, что ненареченным светом жгло,
сродни над морем дуновенью
в жизнь отворенную вошло
и предает творца мгновенью.
И – с пониманием ничтожности всего,
что к времени исчезновенью глухо, –
круг лиц в десятке метров от него
свеча на камне высекает сухо.
***
Этой вьюги благодать,
жнущей светлую лавину.
Эта в бедствии печать
слышного наполовину.
В истязании словес,
непонятно кем рожденных, –
предстояние небес,
после мрачных занавес
торжествующе-бездонных.
Как бы взглядом призовет
кто-то мним и беспробуден.
Что в летящее полет,
осязаем ли он будет?
Под покровом звезд и тьмы
распростерт ли луч Созданья?
Вьюга, снег, бессмертье, мы –
благотворные шумы
разоренного сознанья…
***
Неосязаем, бродит стих,
как будущее в каждом прахе,
а горний сокол – на