Осторожно, детство закрывается. Виктор Кухов
как в детстве проскакивал мимо тёмных комнат, чтобы быстрее выйти к свету и людям, их он считал единственными неразрывными признаками безопасности. Мрак комнат – ещё ничего. Детское воображение часто подбрасывало пугающие мыслишки, будто дрова в топку. Всегда казалось, что в зловещей тьме кто-то поджидает. От воспоминаний руки мгновенно покрылись мурашками, и Ваня машинально ускорил шаг. Четыре метра темноты проводили юношу таинственным взглядом и, словно невидимые охотники, терпеливо замерли в ожидании менее расторопной жертвы.
На кухне вещал радиоприёмник. Зелёная коробка советской сборки никогда не унималась, разве что ночью. И, если вечером Ваня не обращал на приёмник внимания, то утром он его недолюбливал. Потому что именно эта гадина ровно в 7:00 так противно пищала, что проникала сквозь сон прямо в мозг. Ты ещё спишь в тёплой кровати, но уже осознаёшь, что секунд через пятнадцать тебя начнут будить. Дальше по отработанному сценарию: умываться, завтракать и собираться в школу. Только зимой, когда приходили сильные морозы, юноша сам просыпался до семи часов и с нетерпением ждал объявления диктора: учатся сегодня или нет? если не учатся, то какие классы? И бывали дни, когда ничто не могло сравниться с прекрасными звуками зелёной коробки.
В Ванином городке ловило только «Радио России», потому он с детства не подозревал о существовании других радиостанций. Провинция ― точно необитаемый остров. Спокойно живёшь, думаешь, что за его пределами ничего нет, если и есть, то всё точно такое же. Но стоит лишь раз покинуть эти пределы…
– Мам, ты знаешь у Наутилуса песню Гибралтар-Лабрадор?
– Ну-у, что-то знакомое, а что?
– А, о чём она?
– Ванюш, я не знаю. Если я её слышала, то мельком, и особо не вслушивалась, – ответила мама, увлечённая раскладыванием по тарелкам тушёной курицы и картошки пюре.
– Я её чёт не понимаю, – словно в пустоту произнёс Ваня.
– Ты лучше скажи, уроки выучил? ― маму явно не интересовали ни Гибралтары, ни Лабрадоры.
– Почти.
– Ладно, садитесь за стол, ужин готов. Толь, убавь, пожалуйста, радио.
Отец щёлкнул выключателем, и кухню тут же окутала приятная тишина.
«Для чего его вообще включают? – подумал Ваня, ― От него один шум. Передач интересных нет, сплошные новости. Музыки, считай, тоже нет: либо попса, либо какая-то муть. Вот бы существовала станция с песнями «Наутилуса» и других рокерских групп…»
Папа открыл светло-коричневый деревянный шкафчик, висевший над обеденным столом, и достал хрустальную рюмку. В доме имелось много хрустальной посуды. Во всём городе не было семьи без хрусталя, точно в нём заключался тайный, местный стандарт.
Иначе и быть не могло! И дело не только в приветственной вывеске на въезде: «Добро пожаловать в город мастеров алмазной грани». Бóльшая часть населения из поколения в поколение трудилась на заводе, выпускающем хрустальную продукцию: от небольших стаканчиков, из которых местные трудяги пили горячительные напитки в конце трудового дня, до необычайных форм люстр, встречающихся в музеях страны и за её пределами. Хрусталь всегда