Призрачные поезда. Елена Колядина
в кучах обломков.
Дом упал, дом осел, стали мусором стены; только винтовая лестница, уцелевшая, устремлялась вверх, мутно царапая белизну воздуха. Словно более высокой казалась эта спираль, чем интуитивно, исходя из размеров фундамента, можно бы ожидать было. Словно рухнула броня, которая сдерживала её рост; неприятна была ажурная хрупкость, напоминающая болезненную худобу стилета. Словно почва из бурых кирпичей, поросшая травинками огня, породила стальной плод с искривлёнными ветвями перил и холодными листьями решётчатых ступенек. Втянув ядовитые продукты распада, впитав приторный аромат разложения, новый проросток потянулся к небу; и вот оно что – я понял причину, отчего как бы чего-то недоставало в облике металлического цветка: пока что не распустился…
«Молочко свеженькое, холодненькое, деревенское!» – пронеслось обречённо; я увидел усталый фургон с распахнутыми задними створками. Тучная женщина возвышалась в кузове. Молоко «с колёс» продают. Упитанная торговка зачерпывала из серебристого чана половником таких колоссальных размеров, что его, точно каску, бери нá голову натягивай. Вокруг стояли с посудой, шептались.
– Вроде как потеряли Ростов-на-Дону.
– Но отбили Тихвин…
Женщина расплатилась за молоко. Что, если сейчас, здесь, на улице, кто-нибудь вырвет её сумочку с деньгами; страшно, зажав кулаком свинчатку, ударит в висок, – что сделают люди тогда? Обернутся ли? Я подошёл ближе. Я ближе подошёл. Женщина, с короткой, ну как мальчишеской, стрижкой, покидала очередь с только что налитым бидоном. Бидоны, как и мешки, самодельные хозяйственные сумки, снова откуда-то появились в городе.
А я последнее время складной нож с собою ношу. Да, безделка, конечно, и я даже не вспомнил об этой зубочистке во время трамвайного рейда миротворцев (смешно!), хотя приятно украдкой в кармане поглаживать.
Говорят, метрополитен с шаткими языками «бесконечных лестниц», с выдалбливающим грохотом электропоездов рождает странные побуждения. Говорят, некоторых людей взнуздывает мучительное желание толкнуть – всё равного кого, безразлично, – в пропасть перед подходящим составом. Говорят, им нравится ходить по самому лезвию платформы, когда на расстоянии локтя проносится стена поезда. И мне вдруг впервые со дня приезда в город захотелось спуститься под землю и – столкнуть врага, а потом, завидев, как бегут, чтобы скрутить мне руки, миротворцы, спрыгнуть самому. И там, в тоннеле, меня подхватит призрачный поезд.
И ещё я вдруг захотел – помимо воли, противоестественно, – ударить эту женщину с бидоном молока ножом, сзади, в шею: несколько ниже затылочной впадины, по-над бугорком шейного позвонка; да что же это такое, а, Фимочка, не сходи ты с ума! – я схожу с ума? – нет, нет, нет; и я ведь не был, что называется, каким-нибудь без царя в голове, даже драться-то – ни холодным оружием, ни без него – не умел толком…
– А знаете ли, –