Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога. Л. В. Беловинский
оложением определялось многое: право на государственную службу и ордена, свобода от телесных наказаний и право на университетское образование, отсутствие прав на вступление в сделки и владение недвижимостью, исполнение рекрутской повинности и т. д. Так что сословное положение долго играло роль значительно более важную, чем классовое. Человек мог владеть землей, фабриками, ворочать большими деньгами и быть абсолютно бесправным, поскольку все его имущество было записано на имя владевшего им самим помещика, а сам он был помещичьим крестьянином. Человек мог быть совершенно нищим, жить у кого-либо из милости на положении приживалы или даже домашнего шута, либо служить за трехрублевое жалованье, но он обладал всеми возможными правами, вплоть до права владеть другими людьми, и не исполнял никаких обязанностей, поскольку он был потомственным дворянином.
Вследствие такого огромного значения прав и преимуществ состояния, т. е. сословных прав и преимуществ (или, напротив, полного бесправия), сословия делились на привилегированные и непривилегированные, или, точнее, неподатные и податные: критерием была уплата подушной подати по самому факту физического (точнее – юридического, после внесения в ревизские сказки при очередной ревизии, переписи населения) существования или освобождение от нее. А уж затем сословия делились на сельские и городские.
Самым же привилегированным, официально именовавшимся первенствующим сословием было дворянство.
Сословный строй был отчасти разрушен Великими реформами 1860–1870-х гг., прежде всего Крестьянской реформой. Правда, в 80-х гг. была сделана попытка его реставрации, но лишь частичной. Революция 1905–1907 гг. нанесла новый удар по принципу сословности, а окончательно он был уничтожен в 1917 г., чтобы смениться новым неравенством – неограниченным господством партийной номенклатуры и фактическим бесправием всего того, что к номенклатуре не принадлежало.
Понятно, что специальные городские сословия и должны были составлять значительную массу городского населения. Так, в Москве в 1882 г. они составляли 28,3 % и даже в чиновном Петербурге их в 1881 г. было около 15 % (в 1801 г. – 18 %). Это были старые феодальные сословия, а потому их удельный вес должен был сокращаться, особенно в таких становившихся промышленными городах, как Москва и Петербург. В провинции, особенно в более ранний период, они занимали более видное место. Так, в 60-х гг. в Саратове купцы, мещане и цеховые, вместе взятые, составляли около 62 %, в Самаре даже более 72 %, в Рязани – более трети населения. Особенно высок был их удельный вес в уездных городах. Например, на рубеже XIX–XX вв. в Ростове-Ярославском городские сословия составляли 54 %, в Муроме 73,6 %, в Переславле-Залесском 70,6 %, в Суздале 73 %.
Какие же еще категории населения обитали в городах? Разумеется, несколько процентов составляло чиновничество, не имевшее дворянского достоинства. Довольно большая доля приходилась на военных: ведь воинские гарнизоны стояли главным образом в городах; так, в Москве в 1882 г. они составляли 10 % населения, а в Петербурге с его гвардией и гарнизонными частями – даже около 20 %; правда, в уездных городах военных, т. е. солдат и офицеров, вместе взятых, было очень немного, в пределах 5–7 %, да и то не везде. В пределах от десятых долей процента до 2,5 % занимало духовенство, и только в некоторых городах с обилием храмов и монастырей духовных было больше; так, в Суздале на рубеже XIX–XX вв. духовенство составляло 6 % населения, а в Рязани в 1866 г. – даже 8,4 %. Очень небольшой была неопределенная по составу группа разночинцев, куда статистики по своему произволу включали то учителей и профессоров, то не имевших чина канцелярских служителей, то другие мелкие группы населения.
Зато заметное место в городе занимали… крестьяне – сельское сословие. Достаточно сказать, что в Петербурге в 1801 г. одних дворовых было 26,1 тысячи душ – столько же, сколько купцов и мещан, вместе взятых. А собственно крестьян, явившихся для торговли и занятий ремеслами, было вдвое больше – 50,5 тысячи; к 1881 г. их численность возросла до 117,5 тысяч человек. Даже в уездных городах, где заработков было меньше, на рубеже XIX–XX вв. крестьяне составляли в Рыбинске 12 %, в Суздале 17 %, в Переславле-Залесском 18,8 %, в Муроме 20,7 %, а в Ростове даже 45,2 %. Правда, эта часть городского населения была текучей: ее удельный вес сильно менялся в зависимости от сезона, так что, например, во время сенокоса даже останавливались фабрики, и города пустели: все, кто так или иначе был связан с деревней, покидали города.
Вообще крестьянин, живущий в городе, – существо неопределенное, «неуловимое», что-то вроде летучей рыбы. Это мог быть настоящий крестьянин, пришедший в город на несколько недель для сторонних заработков, а мог быть и коренной горожанин: фабричный рабочий, лавочник, трактирный половой или лакей, появившийся в городе еще мальчиком или даже родившийся в нем и не знающий, как ходить за сохой. Сословная принадлежность зачастую не связывалась с основным родом занятий.
Хотя дворянство и было сословием первенствующим, но лишь вследствие своего юридического положения: в сравнении со всей массой населения оно было малочисленным. Маловажное место оно занимало и в городе, хотя государственная, т. е. главным образом городская служба была преимущественным правом и нравственной обязанностью дворян, а до