Ветер в сердце. Анна Юрьевна Камская
к нему чумазые личики и выпрямились. Искоса и с неким страхом поглядывали они на незнакомцев.
Заиграла гармонь. С первой минуты Ольга обомлела. Она и подумать не могла, что этот инструмент, такой крестьянский и такой грубый, может издавать столь сладкие звуки. Светлая и лучистая, сначала бойкая, а потом печально-протяжная, музыка эта трогала душу и проливалась ей в самое сердце. От нее хотелось то смеяться, то плакать, то бежать куда-то. Но княжна обмерла, не смея двинуться, и все, чего хотела сейчас – не упустить ни одну волшебную нотку, летящую к ней, ни одну самую малую октавинку, доносившуюся оттуда, где играл, мечтательно улыбаясь, дед Михей. Ольга смотрела на его старые, морщинистые, грубые руки и не понимала, как может он так искусно, так быстро и в то же время так бережно касаться клавиш. Притихли крестьянские дети. Не шевелясь, сидели хозяйские гости. И словно не было больше никаких сторонних звуков. Только эта необыкновенная музыка, только она и ничего боле. Оля и сама не заметила, как от нахлынувших чувств из глаз потекли крупные слезы. Внезапно ощутила на своем плече чье-то мягкое прикосновение. Нехотя обернулась и увидела Антона, который безмолвно спрашивал, все ли у нее хорошо. Она искренне улыбнулась, одухотворенная и счастливая, и кивнула ему в ответ – да, в порядке.
Войковский тоже был взбудоражен и удивлен. А когда заглянул в блестевшие от слез глаза княжны, большие, красивые, не смог не подумать о том, что она сказала ему ранее. И как он мог не верить ей? Вот она вся! Как на ладони. Восторженная, глубокая, светлая. Разве могла она играть с ним или шутить о своих чувствах? Ведь если она злилась, это сразу видели все, если радовалась, то каждый об этом знал. Теперь он чувствовал острую необходимость просить у нее прощения. Лишь бы только она услышала, лишь бы только помиловала.
Дед Михей еще играл, когда девочка Машиного возраста слезла с верхней лавки и что-то шепнула той на ухо. Лицо графини повеселело, и она кивнула.
– Пойдем, – тихо сказала Маша Ольге и потянула ко второй двери, ведущей из флигеля.
– Но он же еще играет, – удивилась Полянская, а сама смотрела на Михея.
Тот глядел куда-то вдаль и не видел, что его слушатели отвлеклись.
– Он теперь долго так будет, – уверила Ольгу Машенька. – Пойдем, еще что покажу.
Все вместе, друг за другом, осторожно, чтобы не потревожить гармониста, они вышли через заднюю дверь, и графиня уверенно повела их к калитке.
– Марья Олеговна, она выводит за усадьбу? – переспросил Антон. – Понравится ли вашему батюшке, что мы пошли туда, и я вас не остановил? – забеспокоился он.
Маша покачала головой, а Ольга не преминула съязвить:
– Вы чего-то боитесь, князь? Так возвращайтесь!
А сама засмеялась и побежала вслед за Машенькой, которая уже вышла наружу.
Там, прямо за оградой, на небольшой поляне средь кустов, полыхал костер. На поваленных бревнах вокруг него сидела деревенская молодежь. Завидев господ, они, как до этого Михей и кухарка, стали кланяться