Двойные листочки. Натали Марк
через плечо, туда, где сидел Певцов и хмуро глядел в пространство перед собой.
– Что это с нашим стилягой сегодня? Никак не мог подобрать носки под цвет ниток на трусах?
Ваня ухмыльнулся и очень вовремя бросил взгляд на Яну. Он успел поймать ту секунду, когда после Викиной фразы у неё тоже чуть заметно дрогнули уголки губ, хотя она смотрела не на ребят, а в учебник. Хорошо, что ей в словаре слово «юмор» показывать не нужно.
Прозвенел звонок. Ребята встали перед Яной.
– Здравствуйте, присаживайтесь! – с улыбкой сказала Яна Сергеевна.
Петя сел и рывком открыл тетрадь. Он был зол. Вместе со всеми он записывал число, а в ушах у него до сих пор гремели слова отца:
– Какие ещё репетиции? Ты после школы будешь ездить ко мне на работу. Каждый день! Практика перед вузом не помешает. Света всё тебе покажет.
Они ехали в машине. Отец неожиданно предложил его подвезти, и Петя почему-то согласился. Оказывается, отец хотел сообщить ему новость о практике именно здесь, в замкнутом пространстве, где Пете некуда деться. Он был полностью во власти отца, который вёл машину. Петя сидел на переднем сиденье, отвернул голову к окну и, глядя на проносящиеся мимо жилые дома, резко выдохнул:
– Что же она мне покажет? Как кофе подавать на совещаниях?
– Если я скажу, будешь и кофе подавать, и посуду мыть, и мусор выносить! – рявкнул отец. – У тебя поступление на носу, экзамены, тебе учиться нужно и получать бесценный опыт, а ты всё брякаешь себе. Выкину твои барабаны к чёртовой матери!
– Но это же для концерта! К Дню учителя! – Пете хотелось придушить себя за то, как жалобно это прозвучало.
Отец перестроился в соседний ряд и сердито хмыкнул:
– А что у вас там, выступать больше некому? Ты вроде бы не один в классе учишься.
– Да, некому. Сейчас нужно выступить, а на Новый год будут другие.
– Сейчас тоже будут другие. Никаких выступлений, за тобой к четырём приедет шофёр. Тебе ясно?
К лицу Пети хлынул жар:
– Но я уже в школе сказал, что…
– Мне плевать, что и кому ты там сказал. – Отец снова перестроился, громко просигналив водителю перед ним. – Мне ты тоже много чего говоришь. В четыре тридцать ты должен стоять передо мной в кабинете.
Петя ничего не ответил и сейчас ненавидел себя за это. Ненавидел за то, что не может возразить отцу, за то, что всегда делает, как он скажет. Обычно эти мысли переходили в обжигающую волну гнева, унять которую могли только удары. И Петя бил. Бил по ударной установке как одержимый, пока не начинал задыхаться, пока палочки не падали из рук. Он любил музыку, любил чёткость барабанного ритма, любил ту власть, которую он имеет над любой композицией. Стоит только чуть сменить темп, и она звучит иначе. Он любил это ощущение контроля, которое возвращало его к жизни, когда казалось, что земля уходит из-под ног.
Доехали до школы в молчании под аккомпанемент «Машины времени», тошнотворно бодро звучащий из динамиков. Когда отец припарковался, Петя вышел из машины, не попрощавшись. Сейчас,