Женщина в огне. Лиза Барр
предки занимались бриллиантами.
– Чушь собачья. – Эллис чувствует, что начинает раздражаться. Он погряз во лжи. – Не было ни Бельгии, ни бриллиантов, ни семьи. Эту сказочку придумали для журналистов, а со временем я и сам начал в нее верить. Мое детство – если это вообще можно назвать детством – пришлось на военные годы. С восьми лет я большую часть времени провел под землей – в канализационных сетях и подвалах. Жил даже в большой дымовой трубе. Знаешь, я ведь наполовину еврей. Когда мне исполнилось тринадцать, я приехал в Америку. Меня воспитывали в интернатах, пока я не стал совершеннолетним и не пошел работать. Зато я отличался умом, сообразительностью и творческими способностями. А главное, мне было нечего терять. В США легко раскрутиться, подняться на вершину, сделать себе имя. А свое мрачное прошлое я скрываю…
Адам вздергивает брови – в точности как Ханна, когда ее что-то заинтересовывало. Эллис смотрит на влюбленных, изображенных на стене позади внука. Молодая и беззаботная парочка, у которой все впереди. Если бы жизнь действительно была такой. Эллис тяжело вздыхает.
– Моя мать была редкой красавицей. Родилась в маленьком городке неподалеку от Мюнхена, а когда стала подростком – переехала в Берлин. Она победила на конкурсе красоты, работала манекенщицей, а затем влюбилась в моего отца. Его звали Арно Баум. Еврей, банкир, был женат, имел детей. А мама – католичка, беззаботный представитель богемы. Родители полюбили друг друга, но в брак не вступили, хотя мама называла отца мужем, взяла его фамилию и дала ее мне.
«А вот семья Арно меня возненавидела». В памяти всплывает лицо девочки с золотыми косами, которое до сих пор периодически преследует Эллиса в кошмарах. Она подошла к нему, когда он играл в мяч в небольшом парке неподалеку от дома. «Ублюдок, Арно не твой отец, а мой!» – с искаженным от ярости лицом выкрикнула девочка, плюнула в Эллиса и его мать и убежала. Мальчик разрыдался, а мама его утешала: «Не слушай ни ее, ни кого-либо другого. Арно Баум – твой отец и всегда им будет».
– Тебе плохо? – участливо спрашивает Адам.
Мозг взрывается от множества воспоминаний, голос Эллиса дрожит.
– Мне было лет пять, когда в нашей квартире появился художник. Он хотел нарисовать маму. Эрнст Энгель.
– Тот самый Эрнст Энгель?
– Да, тот самый.
– И что было дальше? – В зеленых глазах Адама – они такого же цвета, как у матери, – плещется любопытство.
«Слишком много всего», – думает Эллис. Он смотрит не на внука, а куда-то в сторону, но не видит ни парочку влюбленных, ни горы. Он вообще выпал из настоящего. Эллис снова в прошлом. В просторной квартире матери, в слабо освещенной прихожей, стоит на коленях с кляпом во рту, а вокруг солдаты с пистолетами, направленными на Анику. Но он глядит лишь на Гельмута Гайслера и слышит только его резкий голос. Нацист орет на мать, а Эллис не в силах это прекратить.
– Ты позировала для этого урода и дегенерата, Эрнста Энгеля, правда? У меня есть доказательства – его картина, – кричал Гайслер, и Эллис видел его мелкие и острые зубы, придающие гитлеровцу сходство с белкой. –