Портреты и прочие художества. Вячеслав Малежик
камерами стихи о Москве. Пообещав попробовать решить этот вопрос с редакторами, я удалился в артистическую.
– Вячеслав, мы готовы это прочитать сами, – сказали ведущие, – но пойдет ли это в эфир, решаем не мы.
Вернувшись к Петру и его спутникам, я рассказал о результатах своего похода.
– Нет, читать буду только я, – был ответ молодого поэта.
Я развел руками… Дальше, поразмыслив, кому бы показать стихи N-ского поэта, которые могут стать основой для будущей песни, выбрал две жертвы – Михаила Шуфутинского и Людмилу Рюмину. Не помню, что я плел, но экземпляры стихов были оставлены в двух грим-уборных. На душе было тоскливо и было какое-то ощущение неправильности того, что я делаю. Скорее, следуя внутреннему импульсу, чем разуму, я вернулся в комнату к Шуфутинскому:
– Миша, извини, я переложил свои проблемы на твои плечи, не бери в голову, я сам разберусь во всем… Еще раз, извини…
К Рюминой я не успел подойти с извинениями, и она уже сердобольно объясняла Петру, почему эта песня ей не подходит. Первая попытка «пошерстить» Москву провалилась. Оказывается, Москва не только слезам не верит, но и не любит, когда ее против шерсти… Мы разошлись по домам.
На следующий день у меня были какие-то дела, и я отпросился у Петра и его секьюрити до послезавтра. Но как я был наивен! Вечером, когда я вернулся домой, то обнаружил n-чан в своей квартире в полном составе. Жена мрачно блеснула глазами и отправилась в спальню. Как выяснилось, Москва и в этот день не сдалась на милость победителям, хотя, может, она, то есть Москва, и не знала, что ее победили. Я чувствовал себя неуютно от этого «бессмысленного» упорства столицы. Что-то похожее на то, будто бы я для дорогого гостя пригласил девушек, которые по законам гостеприимства должны ублажать его, а они… Как-то не так провел я политработу на ниве творчества.
– Вячеслав, вот вы говорили, что вам понравилось одно из присланных мной стихотворений и что вы написали новую песню.
– Да, – ответил я, судорожно вспоминая, где же лежит стопка стихов Петра. Слава Богу, вспомнил. Я вытащил из ящика стола стихи, взял гитару и с ходу с листа придумал и спел одно из стихотворений. Что получилось, я не помню, но помню впечатление и почти «ритуальный танец» Петра в инвалидной коляске. Он был в восторге и рассуждал о месте нашей песни в грядущем хит-параде.
– Слава, заканчивайте, Пете надо спать. Он прилетел с востока и там сейчас глубокая ночь, – был тактичный приговор моей жены.
Я немного покочевряжился и вызвал такси, пообещав завтра устроить экскурсию по Москве.
Меня откровенно начали напрягать мои миссионерские обязанности, но я понимал, что вляпался, и не знал, как мне выкарабкаться из этой истории, сохранив лицо.
Ночью, часа через два – два с половиной раздались телефонные звонки, и автоответчик голосом Петра начал требовать, чтобы я снял трубку.
– Я умираю, Вячеслав, помогите мне, – взывал автоответчик.
– Лежи, – молвила жена, – и не снимай трубку. Если ты ее снимешь, то