Сафари на гиен. Наталья Александрова
второпях вместо стакана с водой схватил стакан с водкой и влил Антонине почти половину. Жена глотнула, закашлялась, Михаил Петрович обмер, поняв свою ошибку, но Антонина пришла в себя, порозовела, жадно выпила оставшуюся водку, глянула осмысленно, потом подошла к столу и закусила огурцом.
– Что случилось? – пролепетал Михаил Петрович.
– Ох, Миша, там на дороге кто-то мертвый лежит, – Антонина говорила почти спокойно, видно водка подействовала.
– Да что ты несешь? Ты почему не уехала?
– Я же тебе говорю, я иду, а на дороге почти возле полотна кто-то лежит. Я сослепу-то думала, что это тюк какой-то, наклоняюсь, а тут встречная электричка прошла, я при свете и увидела, что это человек мертвый. Мужчина или женщина, я не заметила, а только мертвое оно. И народу кругом никого. Я так испугалась, сумки бросила и назад бежать, думала, тебя догоню.
– А чего ж ты не кричала?
– Да я кричала, а потом запыхалась, еле добежала, думала, упаду там на месте от страха.
– Ну вот что, – Михаил Петрович стал собираться, – надо пойти посмотреть, может, живой там кто.
– Да что ты, Миша, мертвый. Как есть мертвый, глаза остекленели. Да я в жизни туда близко не подойду.
– Ты скажи подробно, где это, я сам найду.
– Нет уж, я тут одна тоже не останусь, сейчас переоденусь только и пойдем.
Михаил Петрович достал охотничье ружье, дал Антонине фонарик, позвал Гарьку, и они пошли. Темень была жуткая, да еще и дождь начался. В темноте шли долго, Антонина все время отставала. У железнодорожного полотна Михаил Петрович взял Гарьку на поводок.
– Вот тут где-то, Миша.
Фонарик осветил кучу мокрой одежды, явно женской. Тело лежало на спине, остекленевшие глаза смотрели в небо. Михаил Петрович наклонился, вгляделся и ахнул:
– Мать честная, да это же Сталина Викентьевна!
Антонина подошла ближе, посмотрела спокойно, даже не ойкнула, а еще говорят, что водка вредная, вон баба как держится!
– Точно, она, Сталина. Она же на дневную электричку шла, опоздала, видно. Что же с ней случилось, с сердцем, что ли, плохо стало? Посвети-ка еще!
В груди женщины торчал нож. Сверху на нож был надет клочок бумаги, а пониже ножа, на животе, лежала темно-красная роза, и капельки дождя блестели на ней, как бриллианты.
Гарька вырвался из рук Антонины, отбежал подальше и заскулил. Клочок бумаги оказался запиской, где жирным черным фломастером было написано: «С днем рождения!». Михаил Петрович вздрогнул. Антонина почему-то перекрестилась.
– Все, уходим отсюда. Гарька, ко мне!
Гарька дал себя поймать и все жался к ногам.
– Куда мы теперь, Миша?
– Я в контору пойду звонить, а ты иди к Андроновне, Витькиной мамаше, там подожди, и Гарьку возьми.
В конторе Михаил Петрович сначала долго дозванивался до полиции, потом долго препирался по телефону с женой председателя, которая не хотела мужа будить, хотя всего-то было одиннадцать часов вечера, наконец тот подошел к телефону