Любомор. Елена Станиславская
с ней ветер ничего поделать не мог – шпильки крепко держали круглую «таблетку».
Впереди, насколько хватало взгляда, была лишь вода. Тьяна, единственная из пассажиров, встала у левого борта. Другие, человек пять или шесть, предпочли правый – оттуда, во всем его блистательном нагромождении, виднелся Вельград. Столица, выросшая на месте другой. Город-паразит, пирующий на разбитом сердце Мистерии. Тьяна не желала смотреть на него: навидалась, нажилась. И наживилась, как рыба на крючок. По плечам пробежал озноб.
Убедившись, что рядом по-прежнему никого нет, Тьяна навалилась на поручень и яростно зашептала в темную зелень залива:
– Я та, за кого себя выдаю. – Шум ветра, волн и двигателя жадно глотал слова. – Я – Тьяна Островски, еду в академию Старика, чтобы изучать мистерианский и делать переводы. Я хочу быть хорошей студенткой. Может быть, лучшей. Для меня важна только учеба. Учеба. Больше ничего.
Выпрямившись, Тьяна с облегчением вздохнула. Как же приятно выпустить скопившуюся ложь. Если долго держать что-то в себе, оно неизбежно начинает гнить. А то, что гниет, мерзко пахнет и привлекает внимание.
Не все сказанное было неправдой. Тьяна Островски, действительно, была Тьяной Островски. Она любила мертвый язык, как иные любят магазины платьев. При виде старинных книг у нее сбивалось дыхание, а сердце наполнялось светом. И ей хотелось, как же ей хотелось учиться в Старике – по крайней мере, раньше. Совсем недавно и бесконечно давно, до того, как город вонзил в нее свой клык. А теперь голову занимало другое.
Тьяна поморщилась и щелкнула крышечкой карманных часов. Без малого семь утра. Среда. Получается, у нее осталось примерно девять-десять дней. Тьяна сжала поручень до боли в пальцах и подавила желание перемахнуть за борт. Глупости. Кончать с собой надо было раньше. Еще тогда, в Центральной библиотеке. После того, как бросила взгляд в старый мистерианский словарь.
Да, это было бы красиво. Умереть в единственном месте Вельграда, которое ей по-настоящему нравилось. Под расписным куполом, на мраморном полу с золотыми звездами, в окружении молчаливых свидетелей – бесконечных картотечных рядов. А сейчас – ни красоты, ни смысла. Один туман.
Холод вновь пронзил плечи. Представилось, что сам мистерианский бог смерти – Хозяин последнего пира – возложил на них когтистые пальцы. Тьяна невольно прислушалась: не зазвучит ли музыка? Хозяин всегда начинал с танца.
Ударил колокол. Тьяна резко обернулась на звук и увидела, как из дымки выступает причал, а за ним – желто-багряно-зеленый холм, точно воплощение теплого октября. Пальцы снова коснулись шляпки, а затем скользнули в сумочку. Там лежала бумага о переводе, подписанная настоятельницей, старшей мастерицей и другими важными дамами из академии Девы, а также настоятелем, старшим мастером и другими серьезными господами из академии Старика. Тьяна позволила себе горькую усмешку. Она грезила о переводе с первого дня учебы. Представляла, как сдаст все экзамены на высшие баллы и отправится на «остров гениев». Спала и видела это, и даже предстоящая разлука с Властой почти не отравляла мечту. Кто бы мог подумать, что ее отравит кое-что другое.
Подхватив чемодан, Тьяна сошла на берег. Она была единственной пассажиркой, покинувшей паром на этой остановке, отчего складывалось впечатление: на остров никто не приезжает и его никто не покидает. От причала вверх вела немощеная дорога, больше похожая на широкую тропу. Вдоль нее покачивались бледно-желтые сухие травы, увенчанные пушистыми кистями с белыми улиточными ракушками. Кое-где земля подмокла и превратилась в месиво. После асфальтово-булыжного Верха, где располагалась академия Девы, шагать по грязи было непривычно. Обойти бы, пролезть через заросли, да не хочется зацепить чулки. Рассудив, что отмыть землю с туфель проще, чем заштопать тонкую ткань, Тьяна продолжила путь.
Взобравшись на холм, она увидела большие деревянные кресла, повернутые к воде. На одном, укутавшись в зеленый форменный китель и прикрыв лицо широкополой шляпой, дремал студент. Длинные, какие-то вопиюще длинные, ноги были закинуты на соседнее кресло. Голые острые щиколотки торчали из штанин. Тьяна тихо прошла мимо.
Тропа закончилась, и грязные каблуки ударили по багряному камню. Десятки дорожек разбегались в стороны, ведя к невысоким корпусам из красного кирпича, и сходились вместе на круглой площади с серой стелой посредине. В отдалении виднелись несколько башен и прозрачный купол, перехваченный металлическими скобами, – должно быть, оранжерея. Стены домов попеременно увивали то плющ, то виноград. Их листва почти не отличалась по форме и оттенку, но кое-где из зелени выглядывали гроздья темно-лиловых ягод.
Сердце Тьяны слегка, несмело затрепетало. Вот оно, место, куда она так стремилась. Стоило благоговению прорасти в душе, как его тотчас сбрил острый ужас. Вытянув шею, Тьяна внимательно и напряженно огляделась: не мелькнет ли в толпе знакомая шахматная кепи?
Всюду бурлила жизнь: спешили студенты, вальяжно вышагивали профессора, распахивались двери и окна, а на большой лужайке играли в хлопту – биты гулко ударяли по мячу, раздавались крики: «Самосал! Самосал!», и судья мучил свисток. Тьяна с удивлением отметила, что команды – смешанные: