Холодное блюдо мести. Юрий Витальевич Яньшин
средств, для пострадавших. Какая-никакая, я лишняя копейка в кармане никогда не помешает.
– Олигархов порастрясти малость не мешало бы, – снова встрял Рудов.
– Это дело мы, пожалуй, поручим нашему милейшему и скромнейшему Николаю Палычу, – широко улыбнулся впервые за всю беседу Афанасьев. – Поразительно, но попав к нему в кабинет, они сами, причем без всякого понукания со стороны, готовы поделиться с народом последней рубахой.
– Которую они до этого и сняли с того же самого народа, – буркнул Сергей Иванович.
– Хорошо, – подвел итог беседы Верховный. – Я доволен проявленной вами оперативностью реагирования на форс-мажорные обстоятельства и предложенными вами методами решения возникших проблем. Поэтому считаю совершенно излишним мое личное вмешательство в работу оперативного штаба, умело организованного товарищем Рудовым, за что ему отдельная благодарность. Однако мне бы хотелось лицезреть главного виновника нашей с вами встречи.
– Вы имеете в виду генерал-майора Саламатина – командующего ПВО Западного Военного округа? – решил уточнить Рудов.
– Вот именно, – кивнул диктатор, нехорошо улыбаясь.
Рудов мельком глянул на циферблат своих наручных часов:
– По моим прикидкам он должен быть уже здесь.
– Борис Борисыч, – позвал Афанасьев Михайлова, который без лишних слов стремглав скрылся за дверями, мгновенно сообразив, что от него требуется.
Уже через десять секунд ворвался пушечным ядром назад со словами:
– Генерал-майор Саламатин просит разрешения войти.
– Ишь, скромник какой?! – насупился Валерий Васильевич. – Ну-ну, пусть войдет. А уж выйдет отсюда сам или его вынесут, это мы сейчас и решим.
Понурившийся Саламатин предстал пред грозные начальственные очи уже через пять секунд. Мундир на нем был измят и сидел, как будто был снят с чужого плеча, да и сам вид генерала – небритый и потасканный, вызывал стойкое чувство из смеси жалости и брезгливости. Отдав, как и положено, честь представителям высшего генералитета в виде Афанасьева и Рудова, он не стал ничего говорить в свое оправдание, как ожидалось. Вместо этого он молча замер, тревожно бегая глазками из под козырька нахлобученной фуражки по лицам присутствующих, пытаясь по их выражениям предугадать свою дальнейшую судьбу. Первым нарушил тягостное молчание сам Афанасьев, начавший говорить ровным и не предвещающим бури голосом:
– Генерал Саламатин, – не стал величать его по имени отчеству Верховный, – вы помните, как мы с вами беседовали по видеосвязи на следующий день после донецких событий?
– Так точно! – подтвердил пэвэошник, опять прикладывая ладонь к козырьку.
– И что вы помните? – начал терзать его Верховный.
– Все помню, товарищ Глава Высшего Военного Совета, – продолжал Саламатин играть в исполнительного, но глуповатого служаку.
– А конкретней? – не унимался Афанасьев, слегка