Чаша жизни. Иван Бунин
Таубкин фальцетом. – Что такое? Разве я не понимаю? Конечно, это останется между нами. Хотите мои часы?
Турбин отказывался. Кондрат Семеныч преувеличенно расхваливал его костюм.
Наконец Турбин был готов. Он повеселел, хотя и чувствовал себя наряженным и точно связанным. Он садился то на один, то на другой стул.
– Вы к нему по делу? – вдруг спросил Таубкин, как будто вскользь.
– Да, то есть так… по делу отчасти.
– Так вам, пожалуй, пора.
Турбин уже давно думал про это. «Пожалуй, что и правда пора, – соображал он, – что же, к шапочному разбору-то прийти? Только хозяев в неловкое положение поставишь…»
– А который час?
– Четверть восьмого.
– Вали, брат, вали, – сказал Кондрат Семеныч.
– Пожалуй, – согласился Турбин, медленно подымаясь.
Напевая, Кондрат Семеныч накинул на себя шубу, осмотрел пальто Турбина.
– Молодец! – сказал он, смеясь глазами. – Хочешь, подвезу?
Турбин заторопился отказаться.
– Ну, черт с тобой! Едем.
Он сунулся лицом к лицу Турбина для поцелуя, ввалился в сани рядом с Таубкиным и крикнул:
– Обрати посерьезнее внимание на Линтвариху. Хороша, анафема!
Уже подходя к аллее перед линтваревским домом, Турбин вдруг оробел, оглянулся и поспешно зашагал опять под гору. «Рано, рано, немыслимо так рано!..»
Волнуясь, он дошел до моста и опять оглянулся. Вот будет скверно, если видели, что он приходил! Но никого не было кругом. Только на деревне горланили на «улице» девки. Из дома через аллею загадочно светились окна. Что там, в доме? Начался вечер или нет? И кто там, и что делают? А обстановка? «Небось люстры, паркет, бархат, фамильные портреты… Вот отсчитаю сто… нет, двести, и тогда пойду».
Вдруг на мосту послышался скрип шагов. Турбин быстро повернулся и, не оглядываясь, почти побежал по аллее. Не думая, он быстро растворил дверь, шагнул через три ступеньки в сенях и стал шарить по притолке звонка. В дверях щелкнул замок, и нарядная горничная появилась на пороге.
– Павел Андреевич дома?
– Пожалуйте-с.
Горничная помогла ему снять пальто. Как в тумане, увидал он большую светлую залу, открытый блестящий рояль, тонкие стулья, тропические растения… Поразили его только ширмочки около них из матового стекла; все остальное показалось ему чересчур просто. Цапаясь когтями по паркету, из столовой выбежала щеголевато-тонкая черная собачка, а за нею быстро вышел Линтварев.
– Имею честь поздравить! – сказал Турбин и в смущении вынул носовой платок.
Предупредительно-ласково Линтварев пожал ему руку.
– Милости просим, милости просим!
И, пропуская Турбина вперед, повел его в столовую.
– А, Николай Нилыч! – сказала Надежда Константиновна так, словно давно ждала его.
Турбин расшаркался, оглянулся.
– Николай Нилыч Турбин… Господин Турбин… – поспешно говорил хозяин.
Молодой, свежий, красивый флотский офицер встал быстро и поклонился с преувеличенной вежливостью. Невысокий, худощаво-широкоплечий,