Четыре предела свободы. На подступах к Иному. Стратегия и тактика становления личности. Владимир Гаус
в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь…» (Быт. 2:17).
Эта заповедь носила не столько запрещающий (природная воля в запретах не нуждалась), сколько информирующий, ограничивающий и воспитательный характер. Это ограничение создает в бытии Адама некий предел, за который он не должен переступать, но может переступить.
Мир Адама опреде́лился и определи́лся (или, по меткой формулировке А.В. Смирнова – опреде́ли́лся). По эту сторону границы – жизнь и бытие, по ту – смерть и ничто.
Установление такого предела носит онтологический характер, кардинально меняющий бытийный статус самого Адама: с этого момента в его сознании появляется неустранимое различение (можно/нельзя, к Богу/от Бога, Благо/не Благо, жизнь/смерть), противопоставление одних райских деревьев другим, отношение к Древу познания добра и зла как к границе допустимого.
И только теперь, после введения добровольного испытания, когда у Адама появляется потенциальная возможность выбора, можно говорить о том, что его свобода приобретает сознательный и личностный характер.
Обратим внимание на следующий важный момент: само наличие выбора, появившееся за счет введения пределов, не вынуждает Адама этот выбор совершать и не вводит нечто сверх природной воли, которой Адам продолжает следовать. Он не сомневается и не размышляет: «Нарушить мне заповедь или нет, следовать ко Благу или идти против него?». Адам еще не выбирает – ему это и не нужно, но в его жизни уже что-то неуловимо изменилось: появилось дополнительное измерение, некоторое «пространство возможностей», которое еще ничем не занято, но уже самим фактом своего существования постулирует новые грани свободы.
До заповеди природная воля влекла Адама за собой. Теперь Адам уже сам свободно следует благодати; личное и природное, уникальное и общее в нем как бы уравновешиваются.
Следование Благу есть ни принудительность, ни данность, ни влечение, ни некое специальное волевое усилие, а акт свободного согласия личности. Так в бытии Адама появляется то, что можно назвать новым личным измерением. Теперь его «повзрослевшая» личность является не просто ипостасью, понимаемой как конкретный способ существования природы, а мерой поступков и решений, субъектом ответственности, тем, что свободно владеет своей природой.
Итак, заповедь воспитывает в Адаме свободу и формирует его личность: Адам должен стать лично ответственным за свои поступки. Это ответственность не только за себя, но и за вверяемый ему для владения и попечения «сад».
Но появление личного измерения и связанной с ним свободы имеет свою обратную сторону – риск падения. Испытание свободой никогда не заставляет себя долго ждать; не стал исключением и Эдем. Для того, чтобы первые люди в лице Евы и Адама начали сомневаться в том, что данная им заповедь добра, потребовалась третья сила, нечто внешнее, что-то, что должно было попытаться переубедить их верить Творцу, заронив зерно сомнения.