Осенняя радуга. Михаил Иванов-Чуона Мэхээлэ

      Пусть сердце и разум в нас вечно

      ведут бесконечный свой спор,

      но тайну любви человечьей

      раскрыть не смогли до сих пор.

      В чем тайна подобного чуда —

      рожденный в любви человек?

      Зачем, для чего и откуда

      приходит прожить он свой век?

      В стихах эта тема воспета,

      как песня, она меж людьми.

      Ничто так не может поэта

      возвысить, как сила любви.

      Когда она, пусть на мгновенье,

      пронзит его тысячью стрел,

      чтоб сердце в нем билось с томленьем

      и разум сомнением горел.

      Есть, видно, у сердца причина

      о жизнь разбивать себя в кровь

      и бездне бросаться в пучину…

      И эта причина – любовь.

      Но разум, как сердце, не может

      не должен, не хочет вот так —

      бездумно, с надрывом, о Боже,

      как будто ты сам себе враг.

      И к сердцу взывает: «Не надо!»

      Но сердце, поправ его гнет,

      летит сквозь любые преграды

      туда, где любовь его ждет.

      Представим хотя б на минуту,

      что кончился спор этих двух.

      Наверно, так легче кому-то…

      Но жизнь остановится вдруг!

      Куда нам от этого деться?!

      И мир этот будет стоять,

      пока наши разум и сердце

      не могут друг друга понять.

      Ей-богу, как малые дети

      мы ждем новогоднюю ночь:

      принять все подарки на свете

      от Деда Мороза не прочь.

      Под сенью родимого крова

      мы ждем, когда вступит в права

      она, чтоб услышать нам снова

      любви сокровенной слова.

      Повсюду счастливые лица.

      За общим столом мы уже,

      и ждем ее, чтоб поделиться

      тем светлым, что есть на душе.

      И, в сказку поверив отчасти,

      мы тихо мечтаем: как знать,

      быть может, нам в ночь эту счастье

      удастся, как птицу, поймать.

      Летит на стену птицею волна,

      чтоб силою помериться с бетоном,

      летит, кипящей ярости полна.

      Ударит и откатится со стоном.

      И вновь летит, всю мощь собрав в кулак,

      упрямая, свинцового оттенка…

      Но тот бетон ей не сломать никак,

      чтоб вырваться на волю из застенка.

      Одной свободой лишь и дорожа,

      она готова вечно грудью биться

      в сырой бетон, от ярости дрожа,

      в лепешку разбиваясь, будто птица.

      Не иссякают силы у волны.

      Могучая река, как зверь, клокочет…

      Нет, видимо, конца у той войны,

      поскольку сдаться в ней никто не хочет.

      Взяла Вилюй плотина в кабалу,

      бетоном укротив простор и волю.

      Как будто крылья вольному орлу

      подрезали. И он не волен боле…

      И на картину эту