Мифы Ктулху. Говард Филлипс Лавкрафт
Они ели сколько душе угодно красных ягод и фруктов и не замечали, как бежит время. Минуло много лет. Маленький Ромнод был уже не таким маленьким и, когда говорил, не срывался на петуха, а Иранон оставался каким был, и все так же украшал свои золотистые волосы венком из виноградных листьев и брызгал на них пахучим лесным соком. Потом наступил день, когда Ромнод показался себе старше Иранона, а ведь он был совсем малышом, когда сидел на берегу медленной речки Зуро и печально смотрел на проплывавшие мимо зеленые ростки.
Но вот однажды вечером в полнолуние путники взошли на высокую гору и увидели внизу мириады огней Ооная. Крестьяне показали им дорогу на расположившийся неподалеку город, но Иранон сразу понял, что это не его родная Айра. Огни Ооная были непохожи на огни Айры, потому что горели ярко и вызывающе, а фонари Айры были нежными и волшебными, как лунное пятно на полу под окном, возле которого мать Иранона как-то пела ему колыбельную. Однако Оонай был городом лютен и танцев, поэтому Иранон и Ромнод спустились по крутому склону, чтобы найти людей, которым их песни и мечты подарят радость. Едва они появились в городе, как встретили бражников в венках из роз, которые переходили из дома в дом, высовывались из окон и сидели на балконах. Они внимали песням Иранона, осыпали его цветами и аплодировали ему. На минуту Иранон поверил, будто отыскал наконец людей, которые думают и чувствуют, как он, хотя город и в сотой степени не был так красив, как Айра.
Но наступило утро, и Иранон с отвращением огляделся кругом, ибо купола Ооная не золотились на солнце, а были серыми и скучными. И мужчины Ооная были бледными и скучными от вина и совсем не похожи на счастливых жителей Айры. Однако им нравились песни Иранона и они осыпали его цветами, поэтому Иранон остался в городе, и с ним остался Ромнод, которому так понравилось здешнее шумное веселье, что он немедленно украсил свои темные волосы венком из роз и мирта. Вечерами Иранон часто пел гулякам, но сам он оставался таким, как всегда, увенчивал голову только виноградными листьями, помнил мраморные улицы Айры и чистую воду Нитры. В украшенных фресками залах короля пел Иранон, стоя на хрустальном возвышении, возведенном на зеркальном полу, и, пока он пел, он заражал слушателей своими мечтами, отчего в полу начинало отражаться что-то прекрасное и полузабытое, а не разгоряченные вином лица пирующих, которые осыпали его розами. Король приказал Иранону снять старый плащ и одел его в атласное платье с золотым шитьем, украсил его пальцы перстнями с зеленым нефритом, а запястья – браслетами из резной слоновой кости. Он поселил певца в золоченой комнате, увешанной гобеленами, и уложил спать на богатое ложе под шелковым, расшитым цветами балдахином. Вот так жил Иранон в Оонае, городе лютен и танцев.
Никто не знает, сколько прошло времени, но однажды король привел во дворец неистовых плясунов из Лиранийской пустыни и смуглых флейтистов из восточного