Жизнь после смерти. Коллектив авторов
словно жмут какими-то тисками, и ощущение это все усиливалось; я, со своей стороны, не оставался пассивным, делал что-то, боролся ли, стараясь освободиться от него, или делал усилия, не освобождаясь, как-нибудь сладить, одолеть его – определить не могу, помню только, что мне становилось все тесней и тесней, и, наконец, я потерял сознание.
Глава 24
Очнулся я уже лежащим в больничной палате на койке.
Открыв глаза, я увидел себя окруженным чуть не целой толпой любопытствующих, или, выражаясь иначе: с напряженным вниманием наблюдавших меня лиц.
У самого моего изголовья, на придвинутом табурете, стараясь сохранить свое обычное величие, сидел старший врач; его поза и манеры, казалось, говорили, что все это, мол, вещь обыкновенная, и ничего тут нет удивительного, а между тем в его устремленных на меня глазах так и сверкало напряженное внимание и недоумение.
Младший доктор – тот уже безо всякого стеснения буквально впился в меня глазами, словно стараясь просмотреть меня всего насквозь.
У ног моей койки, одетая в траурное платье, с бледным, взволнованным лицом, стояла сестра моя, подле нее – зять, из-за сестры выглядывало более других спокойное лицо больничной сиделки, а еще дальше за ней виднелась уже совсем перепуганная физиономия нашего молодого фельдшера.
Придя окончательно в себя, я прежде всего приветствовал сестру; она быстро подошла ко мне, обняла меня и заплакала.
– Ну, батенька, и задали же вы нам жару! – со свойственным молодости нетерпением поделиться поскорее пережитыми необычайными впечатлениями и наблюдениями, проговорил младший доктор. – Кабы вы знали, что с вами творилось!
– Да я отлично помню все, что происходило со мной, – проговорил я.
– Как? Неужели вы не теряли сознания?
– Стало быть – нет.
– Это очень, даже очень странно, – проговорил он, взглянув на старшего доктора. – Странно потому, что вы лежали настоящей кочерыжкой, без малейших признаков жизни, нигде ничего, ни-ни. Как же можно в таком состоянии сохранить сознание?
– Вероятно же – можно, если я и видел, и сознавал все.
– То есть видеть-то вы ничего не могли, а слышать, чувствовать. И неужели вы все – все слышали и понимали? Слышали, как вас обмывали, одевали…
– Нет, этого я ничего не чувствовал. Вообще тело мое было для меня совсем не чувствительно.
– Как же так? Говорите, что помните все, что было с вами, а ничего не чувствовали?
– Я говорю, что не чувствовал только того, что делалось с моим телом, находясь под ярким впечатлением пережитого, – проговорил я, думая, что такого пояснения вполне достаточно, чтобы понять вышесказанное мною.
– Ну-те? – видя, что я остановился на этом, проговорил доктор.
А я даже и запнулся на минуту, не зная, что же еще ему нужно от меня? Мне казалось, что все так понятно, и я снова лишь повторил:
– Я сказал вам, что не чувствовал только своего тела, следовательно всего, что касалось его, но ведь тело мое – не весь же я? Ведь