Дневник. 1914-1916. Дмитрий Фурманов
центрального союзного комитета в Москве, куда товарищи и должны посылать официальное извещение о своем согласии. Было бы желательно, чтобы товарищи извещали нас о своем согласии, чтобы можно было проследить успешность самого дела, о каковой мы будем извещать в свою очередь при первом же запросе.
Персонал 209-го санитарного поезда Всероссийского
Земского союза
Война создает много положений, необходимо вызывающих ложь, потому что до спокойного принятия полной правды мы еще не доросли. У Самсонова разбили тысяч 250–300, объявляют 75–80. У германцев получилась задержка в доставке провиантов – объявляют о поголовном голоде едва не по всей Германии. Прием понятен как подбадривающее средство, но лишь в умеренном количестве, подобно тому, как часто принимаемое лекарство теряет свою полную силу.
Мы все время только и читаем о пленении тысяч и тысяч германцев или австрийцев, читаем, что нас «потеснили», к нам «пытались пробраться, но смелой контратакой…» и т. д.
Словом, неуклонная и непрерываемая наша победа – без потерь, без лишений, а между тем нет-нет да и выскочит фактик, вроде того, что оборона Галиции при отступлении от отобранного германцами Перемышля стоила нам ни много, ни мало, как 1 000 000 людей.
A теперь вот совокупите и эти факты.
1) В Москве скандалы, грабежи, пожары. И здесь ведь не одно озлобление против немца – здесь, несомненно, основа экономическая.
2) Улицы в Москве в течение летних месяцев освещаться не будут.
3) Рогатого скота в Москву поставляется крайне мало (1500 голов).
4) В Калужской губернии недосев по отношению к прошлому году достигает 25–30 %.
5) Брат прислал мне письмо, где пишет, что бьют торговцев, повысивших цены; фабрики бастуют.
Все идет к тому, все указывает на то, что голодно всем и жутко.
Можно со дня на день ожидать крупных взрывов, больших осложнений. Плоды жестокой войны не может победить даже сила подъема и всяческих организаций.
25 апреля
Принесли мы его в перевязочную, уложили на стол. Судорожно скрючился он и все дергал изуродованной ногой…
Туго приходилось бедняге. Вспороли промокшую повязку, и открылась печальная картина: всюду повисла гнойная марля, торчали красные гнойные дренажи. С пинцетом в руках осторожно выдергивал я марлю. Всюду сочился гной, всюду капала грязная, серо-багровая кровь. Куски за кусками выползали из ран, один за другим медленно выдвигались дренажи. Наконец все было вынуто, вытянуто, отброшено.
Зияла темная дыра, торчало высохшее мясо, капал гной и темная кровь. Стал я ему прочищать. Приходилось зондом вводить длинные полосы марли, прихватывать с другого конца пинцетом и продергивать насквозь. Так иногда прочищал я свою длинную курительную трубку: зацепишь тряпку и тянешь, вытаскивая разную дрянь. Так получалось и здесь, только продергивать приходилось через живое больное место, вычищать приходилось грязную кровь