Театр «Хамелеон». Лилия Волкова
уже до мяса сожрал.
– Сам знаю! – Мишка сунул обе руки в карман на животе. Даже через толстый трикотаж было видно, как он сжимает кулаки. – Ты мне мамочка, что ли? Задолбал. А между прочим, ты свистел, что поможешь с геометрией, а сам литру свою учил.
– Миш! Миш! – Богдан протянул руку вслед за Шабриным, который начал протискиваться за фикус. – Ну чё ты? Давай сегодня позанимаемся. До экзамена время ещё есть, успеем.
– Ладно. – За густой листвой Мистера Фикса Мишки видно не было. Потом ветки раздвинулись, показалось лицо – уже не злое. – Когда? Может, прямо сейчас ко мне?
– Давай лучше… часа через два, ладно? Мне кое-что надо… В общем, надо. Ты давай иди, собери в кучу всё, что тебе непонятно. А как будешь готов, напиши или позвони. И можем хоть до вечера сидеть, хоть до ночи.
– Ладно, – буркнул Мишка, вылезая из-за фикуса, и ожидающе посмотрел на Богдана.
– Я чуть позже. И мне всё равно в другую сторону, мама кое-что просила в магазине…
Богдан суетился, прятал глаза, подозревая, что ложь его видна, слышна, что сейчас Шабрин снова разозлится и скажет что-нибудь резкое и непоправимое. Но Мишка, кажется, поверил. Кивнул, направился к выходу, где наткнулся на кого-то из своего класса, и больше не оглядывался.
А Василисы всё не было. Сегодня Богдан видел её всего два раза: возле кабинета физики и в холле на третьем этаже, где ждали своей очереди желающие попасть в гуманитарный класс. Возле неё, как обычно, толклись девчонки, о чём-то спрашивали, и лица у всех, кроме Василисы, были тревожные. Она отвечала, улыбалась, кого-то даже обняла, и была похожа на солнце – ясное и ласковое майское солнце, которое всю последнюю неделю сияло на небе с рассвета до заката и уже по-настоящему грело.
Да когда она уже выйдет?! Сколько можно там торчать?
Всё-таки странное это оказалось собеседование, причём с самого начала. Список, например, был составлен не по классам и не по алфавиту; просто каждый, кто уже отмучился, вызывал следующего. Пока Богдан ждал своей очереди и вполуха слушал одноклассников, уже побывавших в кабинете литературы, оттуда вышла очень коротко стриженная темноволосая девчонка. «Полька!» – завопила Кашемирова и, цокая копытами высоченных каблуков, рванула к ней. Подтянулись и другие, тормошили темноволосую, а она, раскрасневшаяся, толком ничего не говорила, только повторяла: «Она такая, такая!..» А потом, словно очнувшись, вытянула шею и тонким голосом выкрикнула в гулкое пространство холла: «Васильев!»
Пробираясь через девчонок, Богдан злился и косился в сторону окна, где рядом с Василисой стоял Игорь Седов. Этот длинноногий и широкоплечий парень вечно ходил с задранным вверх подбородком, а яйцеобразную голову носил аккуратно, как наполненную до краёв кастрюлю. Мишке Седов не нравился (хотя никакой внятной причины он ни разу не назвал), а сегодня Богдан почти возненавидел этого пижона: за рост, за стрижку из барбершопа, за самодовольный вид, но в первую очередь – за внимание, с которым его слушала Василиса. Слушала, склонив