Счастливчик просыпается!. Алексей Наумов
своё нехитрое имущество и тем же вечером отплыл на пароходе в Сингапур, не оставив никому своего адреса и мы больше никогда не виделись.
Папа задумчиво посмотрел в свой чай и, Варе показалось, что его взгляд на мгновенье затуманился.
– Признаться, – сказал он после паузы, – я скучаю по нему и всё ещё надеюсь когда-нибудь услышать в новостях про удивительного француза, который лучше всех в мире ходит на ушах. Ну, или, чем он там сейчас занимается.
Папа быстро проглотил последний кусок бублика и алчно осмотрел стол.
– Какой-то я голодный, – пробормотал он.
– Ничего себе, – изумился Серёжа.– Ты один съел четыре бублика с маслом и половину яблочного пирога!
– Но я и потрудился сегодня на славу, разве нет?! – сказал папа, подхватывая кусок сыра и, к величайшему удивлению Вари, принялся намазывать его клубничным вареньем.
– Ой, а разве так можно? – спросила она.
– Конечно нет, – сказал папа, отправляя сыр в рот. – Это категорически запрещено! Не вздумай даже пытаться…
Ребята тотчас же взяли по кусочку сыра, намазали его вареньем и осторожно попробовали.
– Ну как? – поинтересовался папа, повторяя трюк с сыром.
– Вкусно,– сказала Серёжа. – Только…
– Только варенья надо больше класть! – сказала Варя с набитым ртом.
– Что касается варенья, то у меня есть отличная история на этот счёт, – сказал папа.
– Расскажи!
– Когда я в молодости путешествовал по южным странам, – начал папа, откинувшись на стуле и переплетя пальцы рук, что говорило о том, что он вошёл во вкус и история обещает быть долгой, – я познакомился с одним занимательным чудаком, то ли греком, то ли итальянцем, я точно не помню. Вполне возможно, что это был турок, или, даже, бедуин, но это не имеет значения. Значение имеет то, что он мог сварить варенье из чего угодно!
– Да ладно! – засмеялся Серёжа. – Не может этого быть! Нельзя сварит варенье из чего угодно!
– Тоже самое ему тогда сказал и я, – спокойно ответил папа, – но он нисколечко не обиделся, потому что был очень стар и очень мудр и не любил торопиться с выводами. Вместо ответа, он пригласил меня к себе в гости, на чашечку крепчайшего чёрного кофе, которое ему привозили раз в год на верблюде из самой Эфиопии. Кстати, он пил кофе ровно в двенадцать часов дня, когда тень от его абрикосового дерева растущего во дворе была особенно густой, и можно было спокойно сидеть в его тени и неспешно беседовать о жизни, как и подобает всем мудрым людям. Именно поэтому, в память о том далёком дне, мы и пьём кофе в 12 часов, но, я забегаю вперёд…
Папа налил себе ещё чаю и сделал долгий, медленный глоток. Уставший от беготни Стёпа спал у его ног и от его влажной шерсти шёл пар. Папа поставил чашку на стол, потрепал Стёпу по его лохматой голове и продолжил свой рассказ.
– Мы вышли из таверны и отправились в путь, хотя хозяин таверны и его жена всячески пытались меня отговорить от этого путешествия, говоря, что старик не в своём