Кукольник. Андрей Евгеньевич Белов
практически незаметно. Помимо молитв, разученных в раннем детстве, он перечитал большую часть произведений дядюшки Пио, при этом горько сожалея о том, что учителю не удалось поделиться с ним самым ценным своим умением, за счет которого их репертуар постоянно пополнялся новыми пьесами.
– Выходит, мне предстоит всю оставшуюся жизнь довольствоваться старым материалом? – эхом разнеслось по церкви. – И почему Бог не наградил меня подобным талантом, превосходящим в тысячу раз дар чревовещания? Какая жестокая несправедливость! Да-да, учитель! Куда полезней научиться подбирать словам подходящие рифмы. Не говоря про поучительные сюжеты, заставляющие публику призадуматься над той или иной проблемой.
Далее, претензии сменились жалобными причитаниями, сводящимися к тому, что без дядюшки Пио ему станет совсем тяжко, ведь странствовать по свету в одиночку – худшая из всех возможных перспектив, после чего все началось сначала и, казалось, этому не будет ни конца ни края.
– О, Боже! – воскликнул падре Антонио, вернувшись на закате дня с большущей корзиной стираной одежды. – Вы во что превратили мое святилище? И до какого ужасного состояния себя довели в своем стремлении воздать должное учителю? Прямо настоящий бродяга! Или пьянчуга, страдающий похмельным синдромом.
Что примечательно, для возмущений у него имелись довольно веские основания, потому как везде валялись скомканные листки исписанной бумаги, а сам Октавио – весь взлохмаченный да помятый – стоял перед алтарем на коленях и плакал навзрыд.
– Прошу прощения, – прозвучал в ответ дрожащий голос. – Я сейчас приберусь.
– Нет уж! Вам лучше навестить нашего общего знакомого. Он как раз закончил работать и горит желанием скоротать вечер за бутылочкой молодого вина. Кстати, не забудьте прихватить с собой кукол. То-то детишки обрадуются. Скажу по секрету, сегодня им кое-кто поведал о вертепе, покоящемся на дне повозки, так что пустой болтовней отделаться не удастся. Придется расплачиваться за ночлег показом представления.
– То есть в церкви переночевать нельзя?
– Поймите, это для вашего же блага.
– И даже снаружи?
– Разве можно расстраивать детей? У них и без того мало развлечений.
– Все ясно! Вы с ним сговорились.
– Какая разница, кто с кем сговорился, когда речь идет о спасении заблудшей души, не имеющей возможности самостоятельно избавиться от уныния?
– Хорошо. Раз выбора у меня нет, я, пожалуй, соглашусь. Значит, до завтра?
– Да, до завтра. Встретимся на похоронах.
Несмотря на полное отсутствие настроения выступать перед публикой, пусть та и была немногочисленной, Октавио поднялся с колен, расправил полы камзола и направился к выходу. Как ни крути, а в словах падре Антонио просматривалась четкая логика: дядюшке Пио уже ничем не поможешь, зато его дело может жить вечно, если не сидеть сложа руки, тупо уставившись на распятие.
– Добрый вечер! – поприветствовал гостя счастливый прихожанин, кивнув