Лиловый фетр. Анна Аршет
—
Приступ… сердце… так ждала меня!
Вот Она теперь всего дороже…
Позвоните маме раньше, чем смог я!
Мне сегодня достаточно
Мне сегодня достаточно неба,
Вязких капель и мартовских луж,
Свеже-теплого белого хлеба,
Кофе крепкого, сахарных груш.
Мне достаточно трели весенней,
Пледа теплого ночью глухой,
Ощущения собственной тени,
Что я жив и не сломан судьбой.
Как же надо для счастия мало,
Как запросы у нас велики —
Ведь, по сути, нам всем не хватало
Рядом верной, любимой руки…
Проза
«На все воля Божья»
Посвящается Ольге Филипповне и Николаю Павловичу Ишаниным
На пороге появилась ночь. Чуть слышно пробираясь сквозь деревья и кусты, стелясь по росистой траве, она обняла своими черными ручищами все окрестные дома, в рядок стоящие вдоль тракта, ведущего из Санкт-Петербурга в Архангельск.
Лишь один неприметный домишко в ветхом деревянном кафтане, единственное окно которого выходило на дорогу, неловко отгородившись от остальных, еще не спал.
Войдем же. Легкая деревянная дверь без скрипа и визга открывает просторные сени. Тут и там тучи склянок, горшочков и мешочков, в каждом углу развешаны пучки безмятежно дремлющих лекарственных трав; почувствуйте это чудо природы – мелодию аромата!
Двери, которая ведет в саму избу, нет. Проем занавешен плотным, истрепанным куском материи когда-то зеленого цвета. Откинем импровизированную дверь: нашему взору предстает огромное помещение, разделенное пополам тонкой перегородкой. Подобие комнаты с левой стороны занавешено той же выцветшей зеленой материей. Это маленькая лаборатория.
Населена она разноцветными бутыльками, ароматными травными букетами, небольшим столом и печкой, на плите которой в чугунных котелках кипят разнообразные зелья.
Остальное помещение – неуютная комната, которая одновременно служит столовой, спальней, кабинетом и приемной для больных.
Как уже, наверное, догадался читатель, необычный дом принадлежит никому иному, как сельскому лекарю. Знакомство состоялось.
Вдоль перегородки стоит большая железная кровать без матраса, с настилом из досок, застеленная шерстяным одеялом. Рядом с кроватью ютится дубовый письменный стол времен Петра Первого, а у окна стоит огромная деревянная кадка с высоким заморским растением, раскидистая верхушка которого усыпана изумительными голубыми цветами. Около пышного растения, в самом углу, под тяжестью лет сгибается ольховое графское кресло, обитое красным бархатом, со стертой вышивкой герба на спинке. Кому принадлежало оно и как здесь оказалось, как и стол, – никто не знал.
В нем и спал, удобно устроившись, хозяин сего скромного жилища – лекарь Анатас.
Спящий мужчина 35 лет от роду обладал восхитительной для этой местности смесью кровей – русской и итальянской, что непременно отразилось на его немного изможденном, но аристократичном и слегка смуглом лице. Нос, губы и подбородок носили печать греческого профиля. Мягкие черные волосы, уже тронутые благородной сединой, ниспадали на плечи.
Безупречное