Девять кругов рая. Книга первая. Он и Я. Яков Пикин
у. После этого на бедре у меня надолго осталась память об этом событии – два лиловых подтёка от ударов солдатской бляхой. Но я не стал паинькой сразу. Для этого нужно было время.
Годы, о которых я пишу, были не то, что голодные – не изобильные, и поэтому нет ничего удивительно в том, что когда пришло время выбрать профессию, я стал поваром. Я думал, что рядом с продуктами жить всё -таки не так страшно, как вдали от них. Себя я обманывал следующим образом: это ведь не навсегда, а пока что -то лучшее не подвернётся. Кроме того, меня не заставляют ведь клясться на Библии, что я буду работать поваром вечно. Каждое утро, просыпаясь, я думал: подкормлюсь, а потом брошу это дело. Не один я, кстати, так думал. Многие мои товарищи, получив диплом повара, стали потом техниками, учителями и профессиональными дантистами.
Возможно, они бросали профессию повара по той же причине, что и я, потому что боялись попасть в тюрьму за недовес. Советская власть очень строго следила за тем, чтобы у рабочего человека не крали из тарелки еду. Вы не поверите, но проверяющие могли неожиданно прийти в столовую, взять у любого обедающего в зале суп, выловить из него мясо, отжать салфеткой, положить на весы и посмотреть сколько не хватает. Если в мясе не хватало грамма или двух – это ничего. Но если больше, граммы умножались на количество проданных в этот день супов, умножались на количество дней, в которые такие супы продавали и – готово дело ты на скамье подсудимых.
Такие строгости были вызваны тем, чтоб человек, идя в повара сто раз подумал, идти ему или нет. Но, по правде сказать, несмотря на все эти строгие меры, ремесло повара всё равно было популярным, пусть и ассоциировалась с воровством. Достаточно вспомнить шутку, что повар делает котлеты из хлеба, добавляя в него немного мяса. Однажды на стене возле моей квартиры кто-то написал: «повор!», намекая, что корень слова лучше всего говорит о выбранном мной поприще. Но я не слишком тогда обращал внимания на подобную чушь.
Меня не волновало даже, что моя мама -коммунистка, услышав про моё желание стать поваром, сделала гримасу, как от зубной боли. Мама для меня в те времена тоже не была авторитетом. То, что она была членом партии, скорее унижало, а не возвышало её в моих глазах. Между прочим, поваром я стал прежде всего потому, что она плохо готовила. А уже потом из –за того, что я был любителем хорошо поесть!
Короче, узнав про мой выбор, мама сказала: «и это предел твоих мечтаний, поварёшка и колпак»? Нет, конечно! Я бы ещё к этому костюму добавил плейер, если это возможно. Но если честно, я с самого начала знал, что способен на большее. Однако с реалиями, как говорится, не поспоришь.
С детства я наблюдал в себе назревающий внутренний конфликт между своими амбициями и возможностями. В том смысле, что первые у меня намного опережали вторые. Потом оказалось, что такое было не только у меня. Люди, жившие вокруг меня, тоже очень многого хотели. И часто получали в ответ на свои жизненные претензии срок в СИЗО.
Опасность амбиций, кстати, многие недооценивают. Все неприятности в этой жизни случаются из –за них. Мои амбиции, разумеется, тоже не были исключением. Правда, в отличие от многих, я всегда чувствовал какую –то защиту сверху. Ангела-хранителя над собой. По этой ли причине или по какой- то другой, я всегда находил наиболее безопасный выход из многих опасных ситуаций. Например, работая одно время на железной дороге в вагоне-ресторане, я однажды угодил в тюрьму за пересортицу колбасы. Она стоила три пятнадцать, а я переправил в накладной на пять пятнадцать. Подумаешь –два рубля! Там и колбасы то всего было десять килограмм. Таким образом, продав колбасу, я обогатился всего рублей на двадцать. Но в те времена это было серьёзным преступлением. За такой фокус ты мог запросто оказаться в тюрьме, что и произошло. Однако в тюрьме города Зима, куда меня, ссадив с поезда, поместили представители правопорядка, я провёл всего одни сутки. А потом начальник СИЗО меня просто выпустил. До сих пор не понимаю, кто меня спас. Думаю, без ангела тут не обошлось.
Научиться что –то делать по-настоящему я долго не стремился. Мне казалось ужасной ерундой забивать себе чем –то голову, учитывая, что я и так всё знаю. Любой нормальный человек на моём месте стал грызть камень науки, не отвлекаясь на постороннее. Я же постоянно отвлекался, причём в основном на женщин. И зря, потому что интрижки дело кратковременное, а наука пребывает вечно.
Мама на заводе получала каких -то восемьдесят рублей. Отчим всё, что зарабатывал, пропивал. Мне не оставалось ничего другого, как полагаться на свою интуицию в поисках выхода. И, поскольку, где этот выход, я не знал, то шёл вслепую, действуя весьма странным способом.
Поясню. Большинству людей для того, чтобы понять, подходит это им или нет, нужно впрячься в работу. Мне этого не надо. Мне достаточно было протянуть к чему -то невидимую руку и я сразу понимал, моё это или нет.
Например, однажды, когда наш класс повезли на экскурсию на металлургический завод, все там прилежно смотрели налево и направо, пытаясь разобраться, надо им это или нет. Только я, всего один раз взглянув на раскалённую проволоку, понял, что это подходит так же, как английскому королю Эдуарду кочерга в заднице. И пока все остальные с интересом слушали экскурсовода, пожилого мужчину в рабочем