Ржавчина. Виктория Побединская
не превратился в пристанище тех слоев населения, которые позволить себе что-то иное оказались просто не в состоянии. Вообще у этого места есть официальное название, но им уже много лет никто не пользуется. Да и зачем?
Я натягиваю козырек кепки ниже, но все равно прищуриваюсь от яркого света, выходя на пустырь. Справа остается моя бывшая школа. Выбитые окна заколотили. Двери заварили тяжелыми металлическими балками, хотя лучше бы с землей сравняли, и дело с концом.
Когда-то давно в Вирджинии велась подработка, и земля просела. Каркас здания треснул. Это случилось прямо во время урока в конце прошлой весны. Пол надломился, словно приоткрылась голодная пасть, сверкая из-под сломанных досок капающими трубами. Здание закрыли, а учеников раскидали. Девчонок – по классам других школ, парней – в соседний город. И лишь часть попала в прибежище снобов и чистоплюев – «Вудсайд Хай». Нас, таких «счастливчиков», двадцать пять.
Они нас за глаза называют нас Ржавыми. Прячут поглубже в карманы свои новенькие телефоны, а при встрече опускают взгляд и обходят по дуге. Боятся. Не зря, наверное.
Из-за поворота полуразвалившегося дома выруливает Сет.
– Как оно? – спрашивает, не ожидая ответа, и пристраивается рядом. Походка у него расхлябанная, наглая и вызывающая, если такими словами вообще можно описать то, как человек ходит. Словно специально стирает резину подошв о землю. Так что теперь наш путь сопровождается звуками шарканья. Мы идем почти в ногу. Спичка, зажатая между его зубов, гуляет из одного угла рта в другой.
С Сетом мы познакомились пару лет назад, когда из Ричмонда он переехал в Ржавый Город. Сет наполовину пуэрториканец. Смуглый и жилистый, сразу проканал за своего. Он всегда больше подходил этому району, чем я. И сейчас больше подходит.
– Слушай, Рыж. – Ненавижу эту кличку. Особенно в сокращенном варианте. Но все лучше, чем быть Белоснежкой, Бланко или еще одним из десятка прозвищ, которые так любят давать здесь белым. – Все хотел сказать, а эта вчерашняя… ничего. – Он усмехается, не обращая внимания на то, что я демонстративно закатываю глаза.
– Не понимаю, о чем ты.
Я пинаю носком кеда камень. Тот летит вперед и ударяется о железный лист. Настроение со вчерашнего дня ни к черту.
– Волосы длинные, ноги, губы, все дела. Задница, правда, мелковата. Но в целом хорошенькая.
– Нормальная.
– Чего она от тебя хотела? – Он проводит рукой по волосам, которые, как бы коротко не были острижены, все равно умудряются виться мелким бесом, смотрит на небо, расслабленно, словно мы на прогулке.
– Ошиблась, – небрежно бросаю я.
Вижу, не верит, но больше не достает, а я не хочу о ней говорить. Она – прошлое. Теперь кажущееся глупыми сопливыми фантазиями, а не реальностью. Прошлое, в котором меня убили.
Славная, добрая девочка Анна.
Забавно, когда-то я мечтал встретить ее снова хотя бы раз. Сейчас же даже видеть не могу. До сих пор перед глазами ее испуганное лицо. Как она смотрела на меня своими глазищами, пытаясь понять, почему отталкиваю.
«Держись