Пояс Ариона. Дмитрий Игоревич Червиченко
рядом с гаванью, шумели своими кронами, роняя на землю желтые иглы. Воздух был насыщен запахом моря, хвои и дымом прибрежных таверн. Лучшего утра для главного в его жизни путешествия нельзя себе было и представить! Члены команды старого пятидесятивесельного «пентеконтора» под присмотром старшего – Бакчоса, быстро перенесли сундуки на корабль. Арион, дождавшись, когда туда же будут втащены тюки с «регулярным» грузом, быстро взбежал по сходням, чудом не наступив на лужу оливкового масла, оставшуюся после того, как один из матросов, замечтавшись, выронил из рук амфору.
Корабль на веслах отошел от причала, плавно проскочил выход из гавани и закачался на морских волнах. Одни из членов команды бросились ставить парус, другие при помощи тех же весел разворачивали корабль по курсу. Капитан по только одному ему известным приметам поставил корабль на курс. Качка намного усилилась, и они, набрав скорость, стали удаляться от берега.
Странное дело, для человека, который большую часть своей жизни провел в плавании, перебираясь с одного острова на другой, ощущения, испытываемые Арионом, были удивительны!
Подошел капитан.
– Господин, по моим подсчетам, если Зевсу и Посейдону будет угодно и погода будет нам благоприятствовать, прибудем в Коринф через пять недель.
– Спасибо, Пизайос! Я буду иметь это в виду.
– Вы не хотите что-нибудь съесть? Или отдохнуть? Судя по вашему виду (капитан едва заметно усмехнулся), вы давно не спали…
Музыкант не стал объяснять, что это столь сильные эмоции, а не морская болезнь уже немного вымотали его!
– Спасибо за заботу, капитан… Я пока не хочу спать. Если вы не против, я пока постою и посмотрю на море.
– Ну что ж… Господину виднее. Если перемените свое мнение, я устрою вас на корме.
Шел двадцать пятый день пути. Недолго уже оставалось до Коринфа. Погода благоприятствовала путешествию. Только что-то странное творилось с капитаном. С каждым днем он становился все более любопытным. Интересовали его не кифары и не искусство Ариона, а то, сколько же платили в Сиракузах и в Италии за выступление богатые поклонники. Поначалу музыканта это забавляло, но под конец, не выдержав, он отчитал не в меру любопытного, как ему казалось, Пизайоса.
Если бы он знал тогда, к чему все это приведет!
Команда, слышавшая отповедь кифареда, угрюмо молчала. Капитан, на секунду опешив, быстро пришел в себя и, поняв, что молчание уронит его авторитет среди моряков, а может, и по заранее обдуманному плану, громко прошипел мне в ответ:
– Господин, очевидно, плохо понимает, с кем он имеет дело! Безнаказанно оскорблять, да еще при команде… Вам это дорого обойдется! Очень дорого!
Он повернулся в сторону своих моряков…
– Пока мы, простые смертные, в поте лица добываем свой хлеб, такие, как вы, нас тихо ненавидят и считают ниже достоинства разделить с моряками трапезу.
Конечно, это была ложь! Все дни, что пробыли мы в море,