Собрание малоформатной прозы. Том 10. Ужасы, мистика, фантастика, криминал, современная проза. Юрий и Аркадий Видинеевы
мысли о колдовском наказании меня перебросило из жара в дикий холод, я будто превратился весь в ледышку, беспомощную, безвольную, падающую в пропасть, в погибель.
Я ошибся в прогнозе.
Передо мною возник идеал девичьей красоты и обаяния. Он тоже был родом из моего очень раннего детства. За всю свою теперь уже довольно долгую жизнь я не испытывал такого потрясения от девичьей красоты, как при каждой встрече с той девушкой. Она была на тринадцать лет старше меня. Если бы я к тому времени был уже взрослым мужчиной, меня бы не смутила такая разница в нашем возрасте, но мне было тогда пять лет. Что я мог предложить в том возрасте вполне созревшей красавице, ищущей достойного кавалера? Изо всех моих физических «достоинств» у меня были только глаза, рано прозревшие к женственному началу той прекраснейшей из прекрасных. Как-то, перехватив мой не по-детски пылающий взор, она заулыбалась, склонилась надо мною и ласково потрепала меня по щеке.
«Вот это я попался… Какой стыд!!!» – мне хотелось провалиться под землю.
И вот, столько лет спустя, она вновь явилась передо мною всё в том же цветущем возрасте, всё в том же ослепительном сиянии своей непревзойдённой красоты в зоне особого риска.
Мне бы кинуться спасать её из этой смертельно опасной зоны, а я застыл в том же детском восторге, распахнув перед нею и душу, и всю свою бренную плоть.
«Возьми меня и делай со мною, что хочешь! Я раб твой! Я вещь твоя!» – я был готов принять смерть от избытка любви.
Доведя меня до крайней степени восторженности, девушка двинулась ко мне с потрясающей грацией в каждом своём движении. Я замер в сладостном ожидании: теперь мне есть, что ей предложить от всего набора мужских достоинств, включая руку и сердце.
Внезапно движения девушки изменились, будто во всём её теле произошёл какой-то механический сбой. Её движения сделались прерывистыми, замедленными… зловещими.
Глаза её стали безумными.
В них засветился первобытный разум, лишённый человеческих эмоций.
Никакая фантазия не могла бы создать видения более жуткого, чем это.
Охвативший меня Ужас вырвал меня из этой жизни и зашвырнул в безвременье, туда, где его господство ни в чём не знает границ.
И для меня началась та вечность, в которой была только невыносимые душевные муки, превышающие человеческие силы, но легко отвоёвывающие себе всё новые и новые пространства в моих бестелесных оболочках, отторгнутых от моей тленной плоти.
Умереть мне не дали.
Военные медики сработали, как сказочные волшебники. Я бы не удивился, если бы мне сказали, что они окропили меня вначале мёртвой, а после – живой водой.
А ведь было от чего умереть: уровень того ужаса, который я испытал в зоне особого риска, оказался несовместимым с жизнью.
Зато теперь я узнал, что у Ужаса не было никакого исследовательского интереса