Ваш ход, господин Призрак!. Виталий Трандульский
ржание или гогот гусей, наевшихся перебродивших ягод. Зайдя прямо в лужу, он подал промокшему, перепачканному шуту руку и достав его из лужи, хлопнул по затылку.
Шут тоже смеялся, его задача была выполнена. Он был доволен собой, королём и всем происходящим.
– У нас могут быть неприятности, мастер Лель. – Одёрнул юношу смотритель, когда художник тоже начал смеяться.
– Его величеству может не понравится, что мы всё это видели. Давайте, лучше, пойдём другой тропинкой. Парочка быстро свернула вправо и моментально скрылась от короля и карлика.
– Какой, однако, затейник этот шут. – Захотелось поболтать Лелю.
– О, ещё какой. Ходячий смех, да и только. Король его просто обожает. Их редко можно видеть порознь, карлик даже на передовую с ним ездит.
– Как здорово он изобразил Кристину. – Захохотал художник, уже достаточно удалившись от того места, где они расстались с королём.
– Да, вылитый трюкач. – Смотритель тоже заливался смехом. – Только если Кристина это Пантера, то шут её урезанная копия, кошка, наверное. Точно – кошка.
Тарквиний присел на корточки, чтобы отдышаться. – Что с вами, мастер, я сказал что-то не то? – Обратился он к художнику, когда заметил, что тот не смеётся, а лицо его стало задумчивым и серьёзным.
– Что случилось? – Повторил он вопрос.
– Да нет, ничего. Странное чувство. Я где-то уже слышал сегодня, чтобы человека сравнивали с кошкой. Только вот где, убей бог не вспомню.
Глава пятая
Бежать сегодня ночью.
4 Октября.
Четвёртый октябрьский день встретил художника весьма неприветливо. Бледное осеннее солнце, словно полежавшая глазунья, уныло заглядывало в окно мастерской и убивало последние надежды на возможность погулять сегодня в парке. Чуть позже пошёл мокрый снег и стало совсем тоскливо. Тарквиний принёс завтрак и помог растопить маленький каминчик, но поболтать не остался и удалился, сославшись на то, что у него много дел.
Лель начал привыкать к долговязому смотрителю. Не смотря на его жутковатый вид, юноше иногда казалось, что он весьма милый человек, просто непримечательной наружности. Художник забывался, даже ждал своего смотрителя, а потом вновь вспоминал предостережения друзей и сразу впадал в отчаяние.
– Я же сам видел нож на поясе у Тарквиния. – Разговаривал художник сам с собой, метаясь по комнате. – Кажется, он был такой же, как и тот, что я видел в день гибели Вильгельма.
– Глупости. Я что, разбираюсь в ножах?! Тот, который я видел на поясе, был в чехле, я видел его даже не полностью. А которым убили Вильгельма я и не разглядел толком, испугавшись покойника.
– Друзья предупредили меня, что убийцей, посланным четвёркой коварных министров, может оказаться любой, но Тарквиний, ведь он же мой смотритель.
– И что? – Мысли в голове начали спорить. – Кому, как не смотрителю, убить меня удобней всего?
– Опять парадокс. Почему он