Азиатская книга. Александр Стесин
сидели на асфальте, жадно поглощая принесенную из дому жирно-пахучую, трудно опознаваемую еду. Сяо пояснила: «По воскресеньям у гастарбайтеров выходной. То, что ты видишь, – это их воскресная трапеза. Гонконгцы к этому относятся с брезгливостью и стараются держаться от них подальше».
Еще я помню, как Сяо водила меня в свой любимый ресторан, куда, как и во все лучшие рестораны Гонконга, пускали только по знакомству. Он располагался у кого-то в квартире на пятом этаже неприметного здания. Чтобы попасть туда, надо было пройти через какие-то склады, спуститься в подвал, подняться на грузовом лифте и позвонить в звонок. Там кормили страшными кантонскими деликатесами: гусиными лапками, трепангами, морским ушком, блюдом из ласточкиных гнезд, жареной змеей с корнями лотоса, супом из черепахи, супом из плавника акулы, десертом из маточных труб лягушки с папайей… После такого изысканного ужина хотелось выпить чего-нибудь попроще и покрепче. Проводив Сяо до гостиницы, я зашел в бар, но алкоголя там не оказалось. Более того, бармен страшно удивился, когда я сказал ему, что хотел бы заказать спиртного. Я называл возможные варианты заказа (виски? водка? текила? коньяк?), и на каждый он сокрушенно качал головой – нет, этого у них нет. Когда дошли до пива, он оживился и, пробормотав «Я сейчас», выбежал из бара, побежал в круглосуточный магазин через дорогу, купил там бутылку пива «Циндао» и, вернувшись, с торжествующим видом поставил ее передо мной. «Вот ваш заказ».
Но главное, что помню, – это прогулки с мамой. Сяо осталась в Гонконге, а мы поехали в Гуанчжоу, и там, пока папа читал лекции и общался с коллегами, мы с мамой бродили по городу, катались на катере по Жемчужной реке, даже играли в парке в бадминтон под улюлюканье местных бомжей, никогда прежде не видавших, чтобы белые люди занимались их национальным видом спорта. Кажется, за всю свою взрослую жизнь я никогда не общался с мамой так много и непринужденно, как во время той поездки по Китаю. «Кстати, твой дедушка рассказывал, что кто-то из Витисов еще до войны уехал в Китай. Кажется, они попали в шанхайское гетто. Представляешь, а вдруг у нас тут – родственники?»
Потом был Пекин – внезапно лютая зима после субтропиков Гуандуна. Нас возил по городу аспирант одного из папиных китайских коллег. Английским он владел весьма посредственно, большую часть задаваемых ему вопросов не понимал. Но вместо того чтобы переспросить, бросал раздраженно-небрежное «да, да, да» – даже в тех случаях, когда вопрос не предполагал «да» и «нет» как возможные варианты ответа. В результате нам приходилось довольствоваться собственными домыслами на предмет исторической значимости тех или иных достопримечательностей. Родители в один голос говорили, что Пекин напоминает им Москву 70‐х. Плохо это или хорошо, я так и не понял. Потом приехала Сяо, и аспирант, которого папа неласково окрестил Свинюкалом (в лице его и впрямь было что-то свинячье), был уволен из экскурсоводов. Сяо водила нас на знаменитое варьете в чайном доме «Лао Шэ», кормила пекинской уткой в «Куанчжуде»