Шёл я как-то раз…. Геннадий Карпов
идёт!
Вася взвился на полметра, схватил ружьё и, крутя башней, спросонок забормотал:
– Газуй, Лёха! По газам! Жми педаль!
Потом дико огляделся и навёл резкость на стоящего рядом Валю с топором наизготовку.
– Ты чё? – ошалело уставился он на топор.
– Ничё, вроде. Показалось. Наверно, я спятил. Выйди из костра, а то сгоришь, пока Лёха газует.
Вася глянул под ноги, отпрянул назад, гулко дался затылком о дерево и окончательно пришёл в чувство. Загасил в сугробе задымивший валенок и снова замер, приподняв уши треуха. Через минуту тихо произнёс:
– Ты чё слышал? Врёшь, небось? Ты меня хотел топором? Нет? Это не я тебе морду разбил? Нет? Галюники, может, начались?
– Не знаю, может и галюники.
– Это в тайге бывает. У меня сколько раз были. Говорят, это леший чудит. Сейчас мы их разгоним!
Он поднял ружьё. Сноп огня с грохотом вылетел из ствола, дробь треснула по веткам, в двадцати шагах сполз с вершины пихты и мягко упал сугроб. Вася перезарядил и сообщил:
– Никого, кажись. Хорошо, что разбудил. Я, по-моему, ноги обморозил. Ещё б маленько – и совсем бы опингвинился. Давай-ка взбодримся малость, пожрём да посушимся. Спать нельзя. Уснём – не проснёмся. Ори, меня ругай, только не спи. И кровь вытри, а то сосульками замёрзла.
– Я и так не спал, это ты дреманул.
– А я и не заметил. Бр-р, как я замёрз.
Они подшерудили костёр, повесили над ним котелок и переодели носки и портянки, а Валя даже пододел второй свитер, папин.
– Ты расскажи что-нибудь, чтоб спать н-не хотелось, – советовал опытный таёжник, морщась от боли в ногах.
– У меня ч-челюсти сводит, не м-могу говорить.
– Тогда пой. З-заики хорошо поют.
– У меня слуха нет, тебе н-не понравится. Я лучше п-попляшу.
Они сварили пельменный камень, Вася достал фляжку и набулькал в кружку на слух пять бульков:
– Погреться надо!
– А мне мама говорила, что пить на м-морозе нельзя. Замёрзнешь.
– Юноша, ссылки на маму в вашем возрасте н-неуместны. На м-морозе я даже трахался в своё время. Правда, н-не на таком. Но я не заставляю.
Он подержал кружку над огнём, попробовал пальцем температуру содержимого.
– Может, всё-таки глотнёшь?
– Ну, глоточек если. Я же непьющий.
Валя взял кружку и наклонил её в рот. Ничего. Наклонил сильнее. Ничего.
– Ты чё проливаешь-то? – донёсся до него недовольный возглас.
Всё ещё не понимая, он сделал глотательное движение и чуть не задохнулся. В кружке был чистый спирт, который был нагрет – надо же такому случиться! – до тридцати шести с половиной градусов. Налив тёплый спирт в замёрзшую глотку, он этого не почувствовал. Нутро обожгло, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. «Говорила же мать… Помру я тут…». Но тут у его носа из темноты возникла ложка с пельменем. Прожевав, не чувствуя вкуса, он только тогда вздохнул