Ожидание матери. Виктор Бычков
своего Ваню.
И было ожидание счастья. Хотя умом понимала, что мирное небо над головой – это и есть самое-самое высшее счастье. Однажды познавши войну, она умела ценить мир. Чего ещё человеку надо? Не убивают, не угнетают, вокруг родные лица, родная русская речь. А вот, поди ж ты, хотелось чего-то ещё. Наверное, так устроен человек. Ему всегда хочется чуточку большего, чем имеет на сегодняшний день. И она не исключение.
Глава 2
Страсть как мечтала о счастливой жизни для своих детей. Да не только для своих. Для всех людей. Только почему-то приход счастья всё откладывался и откладывался. Не было одежды, обуви: поизносились и поистрепались за годы войны. И стол не ломился от яств. Жили впроголодь. А если честно, то иногда и голодали по нескольку дней.
А пока надо было впрягаться в плуг с такими же молодицами и тащить его, тащить, вспахивая метр за метром, сотку за соткой, гектар за гектаром одичавшую за войну колхозную землю. Падать в борозде от бессилия, от безысходности, захлёбываться слезами от горя и боли, и снова вставать и налегать тощими женскими телами на лямки. Другого выхода не было: или тащить плуг, или умереть голодной смертью.
А как она надеялась, что с приходом Красной армии станут приходить письма от мужа. Ждала. Выбегала за околицу, высматривала сельского почтальона, встречала первой. И всё напрасно: или сгинул где-то на проклятой войне, или что-то другое. Дома ждали всё понимающие детские глаза. Как тяжело было смотреть в те детские глаза…
Война закончилась, пришёл такой желанный, такой долгожданный мир. Но не было с той войны мужа: не пришёл. Но она вопреки и назло всем и всему ждала. Ждала своего Ваньку любым: раненым, инвалидом, обезображенным огнём и пламенем. Она бы… она бы… на руках носила бы его, посадила бы в красном углу и молилась бы как на икону. Излечила бы любые раны, отогрела бы, оживила бы, вдохнула бы новую жизнь в зачерствевшее в страшной бойне израненное солдатское сердце. Но мужа всё не было и не было. А она всё ждала и ждала. Как всё ждали и ждали своего папку дети. Никто не верил в плохое и страшное. Как же, закончилась самая ужасная война, а папки нет?! Такого не может быть по определению. Чужие отцы могут не вернуться с войны, а уж их – обязан прийти. Потому как он самый-самый!
«В списках погибших не значится» – приходили ответы на её запросы из одних воинских частей. «Убыл для лечения в военный госпиталь номер такой-то» – отвечали в других военных организациях. «Выписан из госпиталя такого-то в связи с выздоровлением». Всё! Там следы терялись. Что думать? Куда идти? К кому обратиться за помощью, за советом?
На второй год после войны, как раз по весне, стали доходить до Кристины слухи, что, мол, кто-то из знакомых видел вроде как её Ивана в поезде, безногим, на самодельной коляске-каталке, с таким же инвалидом побирались пьяными. Московский тот поезд, который через Смоленск ходит.
Отпросилась у председателя. Детишек оставила на попечение