Сломанный капкан. Женя Озёрная

      ***

      Голоса из телевизора притихли, и старческий запах тоже угас. Спорить сложно – убраться надо. Но сейчас было совсем не до того. Завтра.

      Артём взял с полки розовый фотоальбом с глупыми блестящими сердечками и открыл его. С первой же фотографии на него смотрела она – совсем молодая. С ним на руках. Дурацкий свитер, какие давно уже не носят, рыжевато-русые волосы, чуть вздёрнутые брови. Она смотрела и даже предположить не могла, что оставалось восемь лет до того, как Нагины все втроём – бабушка, мама и он сам – узнают то, что узнали. И девять лет до того, как…

      Она умерла, когда ему было десять. Забрала с собой все ответы на вопросы, которые он мог бы ей задать, но так и не успел. Теперь ему оставался только её точный, по-настоящему нагинский взгляд. Почти так же на него смотрит бабушка – и так смотрит на мир он сам.

      Никакие гены отца в нём этого не перебили. А ведь отец и в буквальном смысле бил её своими руками, швырял ей в лицо слова о том, что Артём этот непонятно чьё отродье.

      Он мог бы пойти за ним, по его пути, и её возненавидеть. «Карьеристка нашлась, – говорил отец, морщась. – Ходит она там, хвостом крутит». Говорил, а потом кричал, а потом бил её. А когда она начинала собирать вещи, снова говорил, только уже в другом тоне и другими словами. И она, хлопая мокрыми ресницами, раскладывала вещи из сумок по местам. А он кричал ещё и ещё…

      Сил не хватило ненавидеть его за этот крик – только презирать. И когда пришло время, Артём снова стал Нагиным на бумаге, хотя на деле был им всегда. Когда-нибудь, можно надеяться, такой взгляд, как у него, бабушки и мамы, будет у кого-нибудь ещё – и он сам устроит его или её жизнь по-другому. Там, где можно будет выбирать, он сделает то, что нужно. А пока он не выбирал – ни альбома с глупыми блёстками, ни того, что мама умрёт от рака, ни такого отца.

      Артём стал переворачивать страницы альбома. Чем дальше, тем больше было того, что помнил он сам. В один момент, после поездки в Анапу, всё обрывалось, и дальше шли белые листы. Год её угасания и фото с похорон сохранила у себя только бабушка, а он не мог это держать у себя.

      Вернувшись к первой фотографии, Артём погладил пальцами страницу, тихо закрыл альбом и поставил его обратно на полку.

      «Спи спокойно, мам».

      Ему тоже оставалось лишь заснуть. Только он проснётся завтра и станет делать свои дела, поедет в универ, будет сидеть над лабами, есть в столовке и мотаться по корпусам.

      А она больше не проснётся. Она не знает, что с ним происходило последние девять лет, и никогда не узнает. Вот бы сегодня – хотя бы только сегодня – она посидела с ним за ужином, и он рассказал бы ей о том, как прошёл день. Но она не может этого сделать, а он – это исправить. Никогда не мог.

      Время выбросило его туда, где она была такой, какой застыла в его памяти, – и он застыл вместе с ней. Вытерпеть это было невозможно, но без этого не получалось.