Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни. А. О. Чубарьян
разных позиций. В рамках одних и тех же идеологических установок и у нас также были свои «ястребы», убежденные критики американской системы и ученые более спокойных и умеренных взглядов.
Конечно, во время больших встреч с американскими адептами с обеих сторон следовали вопросы и комментарии часто весьма жесткого характера, но было бы странным, если бы подобный стиль преобладал на рабочих или узких встречах. Кажется, такое понимание было с обеих сторон.
Наблюдая и общаясь с американскими специалистами по России и СССР, я видел довольно противоречивую картину. С одной стороны, как я уже отмечал, идеологическое и политическое влияние на всю американскую русистику и советологию было весьма сильным. Но, с другой стороны, для американских специалистов это была профессия, и заниматься ею, находясь в конфронтации или даже во враждебности к стране изучения, было малоперспективным делом.
И здесь влияли даже факторы чисто прагматические. Историки США (впрочем, и других стран) нуждались в российских и советских архивах, и даже в силу одного этого они сохраняли лояльные отношения с нашей страной и с историками Советского Союза.
Этот дуализм постоянно чувствовался, мои коллеги и я постоянно с ним сталкивались. Он накладывал определенные лимиты на характер наших отношений (и в плане конструктивного сотрудничества, и в плане идеологических разногласий).
Из контактов с американскими русистами и советологами я понял и то, что они очень хорошо знали «расстановку сил», настроения и взгляды различных советских историков. Я помню, как разволновался, когда впервые прочитал отзыв о себе одного из крупнейших германских специалистов по России Д. Гайера. Он написал его в начале 1990-х годов, спустя некоторое время после того, как я стал директором Института всеобщей истории. Гайер посчитал меня официальным историком с либеральными проявлениями.
Потом, в эпоху расцвета Интернета, я уже привык почти ежедневно читать о себе самые разные оценки и мнения. Но тогда, в 1970-е – начале 1990-х годов реагировал на подобные отклики весьма болезненно.
Вместе с тем, именно в тот период сформировался стиль общения советских и американских специалистов (и западноевропейских также), который позволял вести дискуссии и совместно обсуждать даже самые острые политические и исторические события.
Я думаю, что этот стиль, сохранивший нормальные связи и отношения, позволил в начале 1990-х годов довольно спокойно перейти на новый этап сотрудничества, когда многие прежние точки зрения наших оппонентов фактически совпадали с новыми взглядами российских историков, особенно на историю России в ХХ столетии.
Современное молодое поколение не знало, к счастью, того противостояния ученых, которое превалировало в 1960–1980-х годах. Упомянутое противостояние было характерно не только для двусторонних встреч историков, но и для мировых конгрессов. Начиная с 1990-х годов, ушла жесткая конфронтация, однако наблюдалось и снижение общественного