Невыдуманные истории от Жоры Пенкина. Евгений Александрович Пекки
дошел слух, что в батальон пришла из Киевского корпуса телеграмма с требованием всех офицеров, призванных на два года, откомандировать в Чернигов, в учебный полк желдорвойск, для улучшения офицерской подготовки. Прошел слух, поскольку под роспись с телеграммой нужно было ознакомить этих офицеров, а также выдать деньги и проездные документы. Начальство, как узнал Пенкин, этого делать не хотело. Распорядился «замылить» документ сам командир части, который несколько дней назад прибыл в батальон. Совсем уничтожить распоряжение он, естественно не мог, а вот не знакомить с ним неделю тех, кому нужно было уезжать, можно было попытаться. Задумка простая, как батон за двенадцать копеек.
Пенкина вызвали в штаб, однако вместо телеграммы ему дали график, чтобы расписаться за предстоящее дежурство по части в предстоящее воскресенье. Тут он понял, что график графиком, а кому заступать на дежурство, решает начальник штаба. Выходя из кабинета после того, как услышал от него в очередной раз, «чтоб служба медом не казалась», он обратил внимание в прихожей вагончика на доносящийся из-за соседней двери резкий голос комбата, беседовавшего с замполитом.
– На хрена Пенкина-то отправлять? Он месяц продержался, не запил, истерики не закатил и план дает. Считай, прописку прошел. А отправим, кем будем дыры затыкать?
Суббота в войсках, как известно, это парко-хозяйственный день. Он всегда начинается (во всяком случае, в то время) с общего построения и прохождения войск мимо командования. Этакий маленький парад, после чего все расходятся по местам проведения работ. Однако командир второй роты старший лейтенант Ступаков заступил на дежурство по части и ходил рядом с плацем при пистолете и красной повязке, чтобы отдать утренний рапорт комбату.
– А кто прохождением роты на разводе будет командовать?
– Вот ты и скомандуешь, а я посмотрю. Ты же у нас шибко грамотный, значит и с этим справишься.
Плац батальона – это громко сказано. Была довольно ровная, вытоптанная солдатскими сапогами, поляна размером примерно с половину футбольного поля, с краю которой из досок, выкрашенных охрой, стояла трибуна.
Утром в субботу, к полвосьмого по Москве, подразделения уже стояли, выстроенные в ротные коробки. Послышался рев мотора, и в клубах пыли показался на дороге, что шла со стороны вокзала, командирский УАЗик, прозванный солдатами «комбатовоз». Из него вылезли комбат, замполит и какой-то подполковник, сверкавший сапогами, звездами, петлицами, орденскими планками и сшитой в ателье фуражкой.
«Проверяющий из бригады», – прошелестело по построению войск. Все трое взошли на трибуну, за ними еще два зама комбата. Рявкнула из репродуктора на столбе вбитая в мозг мелодия «Прощания со славянкой», и роты двинулись, чеканя шаг, насколько это возможно на грунтовке.
Пенкин для себя решил, что будет повторять все за командиром первой роты, которой командовал старлей Тертышный, высокий красавец, окончивший Высшее училище тыла и транспорта. Пенкин развернул роту сначала правым