Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно. Александр Чернов
друг мой. Я искренне рад нашему правильному знакомству, Альфред. – Германский адмирал широко улыбнулся и с легким поклоном скрепил новый статус их неформальных взаимоотношений крепким, энергичным рукопожатием.
– Взаимно, Альфред. И открою маленький секрет: твой адъютант опередил моего не более чем на десяток минут. Увы, все проклятая рутина! Пока барон Фредерикс решал, где именно будет удобнее принять высокого германского гостя, твое приглашение уже оказалось на моем столе, – развел руками Руднев. – Пришлось идти сдаваться. И вот я в вашем поезде, и, судя по графику нашего движения, уже до утра. Но самое страшное, чего я опасаюсь, не сам факт тевтонского плена, а то, что сейчас появится твой великолепный император и король, и в результате нам вновь совершенно не удастся потолковать.
– Я это предусмотрел, Всеволод. Его величество второй час как видит сны. После жарких объятий Москвы многие тут здорово устали. Не всех море приучило рассчитывать силы на длинные переходы. Так что на эту ночь ты только мой. – Физиономия германца расплылась в одухотворенной ухмылке проголодавшегося – людоеда.
– Честно? А Фили Эйленбург[1] случайно не в твоем вагоне?
– Боже, Всеволод! Что за намеки… – Тирпиц задорно расхохотался. – Вот ведь какая незадача: значит, досужие, подковерные сплетни нашего Двора и до Петербурга доходят?
– Ясное дело…
– Всеволод, не верь этим байкам, прошу тебя! Экселенц не будет держать возле себя людей с сомнительной репутацией. Это все пустые кривотолки завистников.
– Не беспокойся, я пошутил. Да и какое мне дело до чьих-то там предпочтений. В конце концов, у нас даже среди министров нечто подобное водится. А задержался я почти до самого отхода потому, что должен был убедиться, что в трех главных вагонах все угомонились и меня никто не дернет. В итоге, когда паровозы уже почти напоили, пришлось поспешать. Извини, с точки зрения презента я буду не вполне оригинален: «Шустов». Правда, двенадцатилетний.
– Ох! Прелесть!.. Спасибо, друг мой. Это божественный напиток. Но я его припрячу для себя, если не возражаешь. А со своей стороны предлагаю тебе три варианта на выбор, со встречей и знакомством: скотч, ириш или американка? Выбирай сам. – С этими словами Тирпиц продемонстрировал Петровичу содержимое центральной секции в небольшом настенном шкафчике красного дерева, где был устроен великолепный «походный» бар с хромированными держателями для каждой бутылки.
– Ого! Аж глаза разбежались… У тебя есть даже «Усатый Джек», смотрю?
– С Льежского Рождественского ревю. Из шестнадцатилетней партии.
– Альфред, ты – опытный искуситель!
– Иногда. Под настроение. Только не со всеми получается. Да и не так много тех, кто этого заслуживает.
– От скромности точно не умрешь… – рассмеялся Петрович.
– Скромность – украшение дам, а в нашем деле куда важнее «быстрота, глазомер и натиск». Не так ли применил
См. примечания в конце книги.