Королева у власти. Хлоя Пеньяранда
слова ранят его, стоит конкретнее обозначить, о чем мне доносить.
– Может, и так, но тебе следует быть осторожней. Он может решить, что твоя полезность не перевешивает наглость.
Фейт небрежно махнула рукой:
– Он в восторге, что может знать, о чем думают фейри вокруг него, будь то хорошее или плохое, – с уверенностью сказала она. – Кроме того, чем новый приговор будет хуже пожизненного заключения, если он правда сочтет меня бесполезной?
Принц глубоко нахмурился:
– Не думай так.
– А как мне думать, Ник? Я живу по его повелению и умру по нему.
– Ты не заключенная.
– Потому что не ношу кандалы? Но оковы все равно здесь – и не говори, что убедил себя в обратном.
Его лицо стало мрачным, и она перевела взгляд на город. Она нервничала перед предстоящей неделей, надвигающаяся встреча правителей Унгардии не давала ей покоя, и Фейт боялась, что выместит зло на Нике.
– Тебе лучше уйти, – тихо сказала она.
– Вообще-то я пришел сказать, чтобы ты приоделась для сегодняшнего вечера. Я вернусь за тобой в девять, – объявил Ник, резко разворачиваясь и возвращаясь в спальню.
Фейт нахмурилась.
– Зачем? Для чего еще я нужна? – проворчала она, скрестив руки.
Он остановился в дверях и, повернувшись, лучезарно улыбнулся ей:
– Ты ведь не думала, что я забыл, правда? – В ответ на ее пронзительный вопросительный взгляд его улыбка стала только шире.
– С днем рождения, Фейт.
Глава 2
Фейт
Фейт нервно разгладила белое с золотым платье, чувствуя себя чересчур наряженной. Ей не разрешалось выходить за ворота замка, поэтому, что бы ни запланировал Ник, это находилось в пределах каменной клетки.
Она привыкла носить красивые нарядные платья, чтобы сливаться с придворными дамами, но чувствовала себя особенно претенциозно в платье, которое больше подходило принцессе. Оно струилось в такт движениям, цвета дарили знакомый уют и создавали иллюзию ее подсознания.
Фейт часто ловила себя на том, что сидит в бело-золотом тумане своего сознания, наслаждаясь лучшими временами свободы во внешнем городе с двумя самыми дорогими ей людьми. Это облегчало боль и в то же время ранило ее. Просмотр радостных моментов одновременно служил суровым напоминанием, что ей запрещено создавать новые воспоминания с Джейконом и Марлоу на неопределенный срок. Пытка видеть их и не иметь возможности прикоснуться становилась терпимой только благодаря осознанию того, что это способ держать их рядом, пока они так далеко. Она поняла, что за последние десять лет они с Джейконом никогда не разлучались на столь долгий срок. И Фейт чувствовала себя так, словно в его отсутствие ей недоставало частички самой себя. Элиза и Ингрид возились с ее волосами, как обычно заплетая половину прядей в разнообразные косички. Какой бы красивой она ни была, Фейт всегда с нетерпением ждала конца дня, чтобы освободить голову от давления