Слава героям. Стихотворения. Федор Сваровский
ло в подсознание», а ближе к концу становился уже совершенной глоссолалией. Не помня себя, но в восторге и в полной уверенности, что правильные формат и интонация найдены, я исписал полторы страницы и сдал их учителю. Не сработало: исчеркали всё красным и оценили на три с минусом.
Прошло тридцать лет, и мало что изменилось – я до сих пор не знаю, как писать о чужих стихах. Впрочем, как говорил однажды художник Ю. М. Гордон, самое интересное начинается после пересечения границ профессиональной компетенции. Писать это предисловие ex nihilo, то есть в режиме монолога, мне было трудно, поэтому я собрал его из заметок и комментариев в Фейсбуке – то есть там, где большинство читательской аудитории Сваровского встречается с его новыми текстами. Я предположил, что мой текст должен стать результатом погружения в ту же языковую среду, которая во многом породила эту книгу. Холодное наблюдение и анализ тут контрпродуктивны; нечестно стоять на берегу в позе исследователя и, радуясь тому, что не промочил ног, наблюдать за тем, как поднимаются из глубин вещие «угорь по имени Игорь, окунь по имени Глеб и кальмар Олег». Нужно нырять.
Здесь следует говорить об особых характеристиках Фейсбука как поля речевой активности (и неважно, что через несколько лет никакого Фейсбука может, например, не быть, а стихи Сваровского останутся и получат новый контекст). Поле это значительно гомогенизировано в сравнении даже с опустевшим к настоящему времени «Живым Журналом». В последнем ещё возможны были разные режимы говорения: с одной стороны, «профанный» – дневниковые записи, лёгкая болтовня и пр., – с другой стороны, «сакральный», когда как бы торжественно взгромождаешься на возвышение и изменившимся голосом декламируешь стихотворное произведение. Многие снабжали такую публикацию особым стыдливым тегом: «тексты», «txt», «нестихи», «версификат» и т. п. Таким образом, имела место жёсткая стратификация дискурсивных практик по шкале «профанное – сакральное». Версификация была родом профессиональной практики, технология её могла состоять в том, чтобы обсессивно накапливать в секретном блокноте удачные образы – с тем, чтобы при накоплении достаточной массы они сами, почти помимо участия автора, сложились в связный текст (оставалась техническая работа по синтаксической и фонетической организации получившегося продукта – и много-много радости от того, что «язык говорит нами»). Теперь это невозможно: красное словцо появляется в разговоре, вспыхивает на мгновение и тут же гаснет. В Фейсбуке все речевые активности слились в сплошное жужжание сразу во всех регистрах.
В определённом смысле такое устройство речи здоровее, чем консервация драгоценных набросков в специальном внутреннем резервуаре, где они бродят до поры, чтобы однажды под давлением выплеснуться в пространство высказывания: «не собирайте сокровищ» и т. д. Однако можно наблюдать, как болезненно переживают многие хорошие поэты эту гомогенизацию речевого поля. Кто-то вообще воздерживается от публикации стихов в социальных медиа. Кто-то публикует стихи только с помощью Заметок, не пользуясь для этого статусами. Кто-то завёл особую закрытую группу исключительно для публикации своих стихов. Спектр разнообразных способов преодолеть сопротивление медиа очень широк, многое зависит от личного темперамента.
Однако самыми естественными мне кажутся практики тех, к кому, по моим ощущениям, относится и Сваровский, – кто вольно или невольно смешивает речь «профанную» с «сакральной» (поэтической): никогда не понятно, это ещё дневниковый статус – или уже стихотворение. Оформлены они одинаково и графически, и интонационно. Это редко когда бывает сознательной стратегией, просто человек такими вещами может быть не обеспокоен (потому, например, что не принимает себя слишком всерьёз), – но тут для нас, кажется, читательское восприятие важнее авторского намерения.
Таким образом, тает до полной неразличимости граница между «профанной» и «сакральной» дискурсивными практиками, между обыденной болтовнёй и стихотворением. Поэтический текст естественным образом, «не ведая стыда, как жёлтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда», прорастает сквозь языковую повседневность; однако он ничуть не более «задорен, нежен», чем она, – он такой же, так как он и есть повседневность. Вот два текста, оба появились в Фейсбуке, но один является стихотворением, а второй, скорее всего, нет:
женщина мечется по пляжу
– где мои вчерашние две шпалы
где моя чугунная
украденная у пограничников решётка?
где наши тщательно собранные сухие ветки
выброшенные морем
где сухие
водоросли седые
на растопку?
как теперь мы будем
жарить мидии
овощи
или может быть даже крабов?
что мы положим
сверху раскалённой ямы
с сияющими углями?
пришел человек из страховой компании, описывать