Self Study. Заметки о шизоидном состоянии. Дэвид Кишик
и остаюсь наедине с собой?
7. Прежде чем двигаться дальше, было бы полезно сделать паузу и дать более банальный ответ на вопрос о том, кто я такой, как если бы это было обычное отражение в полированном зеркале, или биография, или некролог. Я родился в 1977 году в пустыне на юге Израиля и вырос в небольшой общине на северных холмах Галилеи. Семья моего отца иммигрировала из Ливана, когда он был подростком; родители моей матери – восточноевропейцы, пережившие Холокост. Сразу после окончания школы я влюбился в Нетту, мою одноклассницу, но вскоре она уехала в Нью-Йорк изучать современный танец. Я остался на срочную военную службу, но при этом в свободное время успевал посещать занятия по философии в университете, расположенном недалеко от моей базы. Через три года мы оба окончили университеты, и я присоединился к ней на Манхэттене. В то время как она сделала себе имя как танцовщица и хореограф, я закончил аспирантуру и защитил диссертацию по Витгенштейну. Поработав преподавателем на полставки в местном муниципальном колледже, я провел пару лет в Берлине, а затем вернулся в Штаты и устроился на работу в частный колледж в Бостоне. Я по-прежнему раз в неделю езжу туда на поезде из Нижнего Ист-Сайда, где мы с Неттой живем последние два десятилетия. Детей у нас нет, но она поставила несколько танцев, а я написал несколько книг, а это уже что-то.
8. Вот альтернативный вариант: «Дэвид Кишик выполнял обычную уборку на фабрике по переработке хлопка, когда его правая рука попала в один из станков, который начал его затягивать. Остальные рабочие услышали ужасающий крик и сделали всё возможное, чтобы спасти его, но тело Кишика было медленно раздроблено у них на глазах». Это перевод новостного сообщения о моем дедушке и тезке. Несчастный случай произошел всего через несколько месяцев после того, как он перевез свою семью из Бейрута – «Парижа Ближнего Востока» – в Бат-Ям, пыльный пригород к югу от Тель-Авива. Мой отец, старший из четырех детей, учился в то время в школе-интернате на окраине Иерусалима, где и познакомился с моей матерью. Я родился через восемь лет после этой трагедии. Когда мне было десять, Моше Фарбер, мой дед по материнской линии, отставной железнодорожный кондуктор, потерявший бóльшую часть своей семьи из-за нацистов, повесился на дереве посреди фруктового сада. Последствия этих травм так или иначе определяют (constitute) – или опустошают (destitute) – мое собственное бытие. В каком-то смысле факт моего биологического рождения – не более чем легкое интермеццо между этими двумя трагическими актами. Теперь я начинаю лучше понимать утверждение Ахмед[2] о том, что «теория может сделать тем больше, чем ближе она подбирается к коже», созерцая шрамы (scars) на ней так же, как Платон созерцал звезды (stars).
9. Надо ли мне демонстрировать некую трансформацию или развитие в повествовании о себе? Могут ли эти заметки превратить меня в другого человека? Мое полное еврейское имя, דוד קישיק – палиндром (я обнаружил это в третьем классе, к удивлению родителей),
Сара Ахмед (род. 1969) – британско-австралийская исследовательница-феминистка.