Тиоли. Огонь души. Анна Геннадьевна Гринь

      Секунда.

      Две.

      Вдох. Выдох.

      Я хватала ртом воздух, не в силах надышаться.

      Что?

      Нет. Нет. Нет… Нет!

      Не может быть!

      Еще секунду назад я умирала в реке, чувствуя на себе гнев дочери клана Ганъён и жесткие объятия свирепой реки, а теперь…

      Моргнув несколько раз, я заставила себя осмотреться. Надо мной темнел перечерченный полосами света белый казенный потолок. Белый. С трещиной на штукатурке. Привычный. И такой чужой.

      Неужели?..

      Хотелось приподняться и оглядеться, но тело не слушалось.

      Паралич?

      Поборов испуг, я принялась рассуждать, раз только мой мозг был способен сейчас хоть что-то делать.

      Прислушиваясь к себе, к своему телу и доверившись интуиции, я предположила самое простое и логичное: мышцы просто атрофировались.

      Интересно, сколько же я валяюсь здесь, на больничной койке, – а это именно она, без сомнения! – что мое тело перестало подчиняться. Мои знания по медицине ограничивались пониманием разницы между общеизвестными болячками, а вот с авариями раньше я дел не имела.

      Внешний осмотр – насколько он был мне доступен – не подсказал мне каких-то ответов: мои руки и ноги спокойно лежали под тонким одеялом, голову не перехватывали бинты.

      Как странно…

      Сколько же я провалялась в коме?

      Самый простой способ это узнать – дождаться утреннего обхода. Должен же он здесь быть, ведь так? А там все как-нибудь само собой объясниться.

      Свыкнувшись с этой мыслью и приготовившись ждать, я вздохнула и закрыла глаза.

      Ждать не просто. Но это простое и легкое действие. Куда тяжелее заставить себя не думать, подавлять эмоции.

      Если бы родители увидели меня, то обрадовались. Без сомнений. И не поверили, что я вовсе не рада возвращению. Даже себе было сложно объяснить и оправдать те грусть, обиду и тоску, что наполняли меня изнутри. Никакой радости я не испытывала. Я успела привыкнуть к мысли, что назад не попаду. Хотела, но не верила. А после встречи с драконом и хотеть перестала.

      Подумав о Дже Хёне, я едва не взвыла, так сильно и отчаянно все внутри меня сжалось от тоски и боли. Неужели? Приснилось? Все это мне только приснилось?

      Все так же лежа на койке и имея возможность только моргать, я вновь думала, силой воли вытесняя отчаяние из груди.

      Та жизнь не может быть сном. Просто не может! Так не бывает. Даже если я провалялась все это время в коме, – больше одного дня, видимо – то ни при каких условиях мои сны не могли быть такими красочными, четкими и… Настоящими. Так не бывает. Так не должно быть!

      А раз мои выводы верны, то значит, все это время моя душа была выбита из родного тела и обитала в чужом.

      Тиоли!

      Я едва не застонала.

      Как же так? Что стало с девушкой? Ей вернулась родная душа? Или, может, она умерла? А если жива, то Дже Хён остался с ней?

      Вопросы терзали, будто стая ворон