Итальянское лето с клубничным ароматом. Анна Боначина

      Пролог

      Воскресное утро. Обычное июньское утро в совершенно обычной деревушке.

      Крошечная церковь была полна народу: неожиданно налетела сильнейшая гроза, каких в Тильобьянко еще не видали. Или, по крайней мере, не видала Аньезе, а уж она-то прожила там всю жизнь, в розовом домике на самом краю деревни, напротив другого домика, желтого, где жила Эльвира, ее злейший враг.

      Аньезе с Эльвирой совпадали по возрасту и интересам и могли бы стать лучшими подругами, но вместо этого стали злейшими врагами и теперь, сидя на противоположных скамейках в первом ряду, прожигали друг друга взглядами.

      Их вражда началась гораздо раньше, задолго до этого воскресенья, когда вот-вот должно было произойти событие, которое определит жизни многих обитателей этой маленькой деревушки. В то утро, когда началась наша история, Аньезе сидела в переполненной церкви и думала, что такой грозы в Тильобьянко еще не случалось.

      Дон Аттилио, старый-престарый священник, только что неуверенно произнес:

      – Идите с миром. – И посмотрел на своих прихожан, будто извиняясь. Идите с миром куда? На улицу, где разразился настоящий гнев Господень? Кто рискнул бы выйти из церкви прямиком в идеальный шторм?

      И действительно, жители Тильобьянко, пришедшие в то утро на мессу, поднялись и сгрудились у выхода на открытое деревянное крыльцо, не решаясь двинуться дальше.

      – Дон, вы посмотрите, снаружи как в преисподней, – не без оснований заметил Эльвио, которому тогда только-только исполнилось пятьдесят.

      – Ох, и в самом деле… – признал священник, чей длинный нос протиснулся сквозь небольшую толпу вперед него самого. Дон Аттилио посмотрел на небо, а потом на увесистые градины, щедро сыпавшиеся на паперть. – Хотите переждать внутри?

      – Может, организуем партейку в рубамаццо…[1]

      – Нет уж, мне идти надо! – заявил женский голос, и звучал он несколько вызывающе.

      Сорок шесть голов одновременно повернулись в ту сторону, но экономка священника Луиза и бровью не повела, как и всегда.

      – Луиза, ты куда так спешишь? Только выйдешь, как тебя тут же молнией и шарахнет, – заметила Эльвира.

      – Все равно пойду, у меня клубничный джем на плите.

      – Ты что же, ушла, а плиту не выключила? – похолодев от ужаса, спросил дон Аттилио.

      – Да, но теперь пора как раз выключать, потому что джем уж точно готов.

      – Это для клубничного торта? – уточнила Аньезе с нарочито безразличным видом.

      – Не лезь не в свое дело, – как всегда, любезно ответила Луиза. Ни разу она даже не упомянула секретный рецепт своего клубничного торта, настолько вкусного, что даже заслужил собственное название: «Супрема»[2].

      «Супрема» был предметом гордости и славы Луизы, которая хоть и работала экономкой в доме священника, но по призванию была прирожденным кондитером. Ее легендарный сборник рецептов, потертая тетрадь в черной обложке в пятнах, был сам по себе тайной, еще более загадочной и недоступной, чем «Манускрипт Войнича»[3].

      – Пойду! – объявила в итоге Луиза, уже на выходе.

      Сорок шесть голов проводили ее взглядами, наблюдая, как она открыла бесполезный зонт в клеточку и решительно направилась прочь от церкви.

      – Спорим на двадцать тысяч лир, что ее ударит молнией, – объявил Витторино.

      Из-за его плеча откликнулся другой мальчик, уже стоящий на пороге энергичной юности:

      – Я в деле!

      Его звали Чезаре, и тем утром он пришел в церковь с мамой и своим старшим братом Этторе. Мечтая стать врачом, в глубине души он надеялся своими глазами увидеть последствия удара молнии в человека, от чего все тело наэлектризуется.

      В этот самый момент, который присутствующие на воскресной мессе запомнят навсегда, перед церковью Тильобьянко в самом деле ударила молния, а если точнее, она попала прямо в экономку Луизу, с ее зонтиком в клеточку.

      Вся церковь закричала. Дон Аттилио упал в обморок.

      – Я выиграл! – воскликнул Витторино, который ни разу еще не проиграл ни одного пари.

      – А как же теперь ее сборник рецептов? – послышалось бормотание Аньезе, стоявшей подальше.

      Три дамы в одинаковых нарядах, подруги еще с колыбели, Кларетта, Розамария и Эвелина, посмотрели на