Время умирать. Рязань, год 1237. Николай Баранов
нырнул. На этот раз под водой продержался совсем чуть и никого не увидел. Снова вынырнул. Опять полетели стрелы. Нырнул, совсем не отдышавшись. Кого-то искать в глубине нечего было и думать. Опять же, с пронзительной ясностью он понял, что мать не спасти. Даже если стрелы не убили ее, она утонула, слишком много времени пробыла под водой.
К берегу, где осталась Мелания, плыть было нельзя – подстрелят. Не в воде, так на берегу, пока добежит до кустов. Ратьша поплыл по течению, благо оно и так отнесло его довольно далеко от стрелков. Опять вынырнул вдохнуть. Рядом булькнули только две стрелы. Нырнул. Вынырнул в следующий раз уже за речным поворотом, невидимый для булгар.
Выбрался из воды в версте ниже по течению. Долго лежал на прибрежном песке, не в силах подняться. Тело содрогалось от рыданий. Потом заставил себя встать и пошел в чащу: валяться на виду не годилось, отряды врагов наверняка рыскали по окрестностям в поисках живой добычи. Шел куда глаза глядят, ослепленный горем. Углубившись в дебри, забрался в яму под выворотнем, свернулся в клубок и пролежал так до вечера.
К вечеру отчаяние чуть отпустило. Ратьша вылез из ямы, осмотрелся. Понял, где он находится, достаточно быстро, так как окрестности за время жизни в селище излазил вдоль и поперек. Совсем недалеко находилась охотничья схоронка. Парнишка успел добраться до маленькой землянки еще до наступления полной темноты. Здесь имелся небольшой запас продуктов, но есть не хотелось совершенно. Он улегся на лавке и, поворочавшись, заснул.
В схоронке Ратьша прожил три дня. На четвертый, решив, что находники убрались из селища, собрал в мешок все, что могло пригодиться, и с утра пораньше двинулся в путь. Добрался до места к полудню.
Булгары не стали жечь дома, видно, боясь встревожить дымом окрестные селения. Тоже хотели застать тех врасплох. В родном городище между домами и внутри них лежали трупы, уже вздувшиеся и почерневшие на летней жаре. Булгары ушли совсем недавно, судя по свежему конскому навозу. Скорее всего, этим утром.
Ратьша шел по главной улице, с ужасом узнавая в обезображенных разложением телах былых друзей, родственников и знакомцев. На площади у священных столбов лежали трупы старейшин со следами страшных пыток. Он остановился у одного из столбов. Не плакал: слез не осталось. Сколько так простоял, не знал. Пришел в себя оттого, что кто-то положил ему руку на плечо. Ратьша не испугался, не вздрогнул даже. Обернулся. Мамка! Он обнял ее, уткнулся лицом в плечо Мелании и зарыдал по-детски, взахлеб.
Оказалось, что той страшной ночью перебили и похватали не всех. Уцелело около трех десятков селян. Вскорости все они собрались в городище. Убитых похоронили, дома подожгли, а жить перебрались в последнюю уцелевшую при набеге ивутичскую весь.
Через какое-то время Ратьша понял, что больше здесь оставаться не может. Душа просила иного, и он решил идти в Пронск к родне по отцу, а потом, может, в Рязань. Простился с мамкой, взял припасов на дорогу и ушел. Лесами добрался до Оки, а потом с купеческим караваном – до Рязани. Здесь