Картина Черного человека. Наталья Александрова
левую руку и показала на что-то у меня за спиной.
И снова в ее взгляде и в самом жесте едва шевельнувшейся руки был дикий ужас.
Я повернулась, посмотрела, на что она показывает… и увидела картину.
Я точно помню, что поставила ее лицом к стене, видно, Петровна из любопытства повернула картину. Говорила уже, что Петровна для своих лет не в меру шустрая и любопытна, как сорока.
Только сейчас я как следует рассмотрела эту чертову картину.
Картина как картина – пейзаж, как и говорил Сан Ваныч.
Честно говоря, этот пейзаж не очень мне понравился, мрачный какой-то, депрессивный. На картине был изображен густой лес, старые темные деревья окружали небольшое озерцо с темной торфяной водой. И больше ничего – ни людей, ни животных, птицы какой-нибудь на ветке сосны и то не было.
И тут до меня дошло, что Анна Павловна умерла, взглянув на эту картину, и вот сейчас Петровна… вроде она не умерла, но ей явно очень плохо!
Да что такого в этой картине?
Я снова взглянула на нее, прислушалась к себе – нет, ничего особенного я не почувствовала.
Ну, мрачная картина, безрадостная, но, чтобы от ее вида прийти в такой ужас, от которого можно потерять сознание и даже умереть… нет, этого я не могла представить.
Петровна тем временем снова отключилась, дышала часто и неровно, по ее телу то и дело пробегали судороги.
Я достала телефон и вызвала «Скорую».
И только тогда открылась дверь комнаты матери, и она выползла в прихожую, нечесаная, в старом халате.
– Чего орете ночь-полночь? – набросилась она на меня. – Мне завтра на работу!
Все ясно, когда на работу, она не пьет, потому что там начальник строгий, грозился уволить, если унюхает запах. И никакая мятная резинка не поможет, он по внешнему виду определит, пила мать накануне или нет. Работает мать на продуктовом складе сутками. Завтра ей на смену, поэтому накануне она жутко злая. Но мне ее настроение по фигу, поэтому я просто показала ей на Петровну.
– Что, померла ведьма старая? – мать необычайно оживилась.
– Погоди радоваться, жива она, – сообщила я.
– Ну, это ненадолго! – мать подошла ближе и неприязненно заглянула в лицо Петровне. – Вон едва дышит, наверняка скоро окочурится! А ты куда звонила?
– В «Скорую», конечно, куда же еще?
– Зря! – припечатала мать. – Пока они приедут, она уже помрет, так что еще и обругают нас, что зря вызвали.
И тут же она оглушительно заорала:
– Виталик! Виталик! Иди скорей сюда!
Через некоторое время открылась еще одна дверь, и в прихожей появился Поганец. Это я его так зову, а он меня – Убогой, Уродиной или Умственно отсталой.
Вид у него был как всегда – тщедушный, хилый, бледный, жирные патлы висят вдоль впавших щек, в общем, как говорит все та же Петровна – «отворотясь не наглядеться».
Противно говорить, но это сокровище приходится мне братом, не родным, а единоутробным, то есть по матери.
– Чего тебе? – прохрипел он матери.
С тех пор как у меня окончательно лопнуло терпение и я перестала